Теперь Эллис Куинн безудержно плакал, морщины на старческом лице стали блестящей паутиной слез.
— Время от времени я еще выбираюсь в плоскую страну… я мог бы оставаться здесь, внизу, или на Площади, но… здесь у меня нет тени. Иногда мне просто необходимо выбраться наружу и увидеть мою тень, увидеть, что я все еще живой.
Он энергично потер лицо грязным рукавом и сказал уже спокойнее:
— Если тебя интересует голубой ящик… — Эллис помолчал. — Они наняли одного типа, чтобы расшифровать его… одного эксперта, как я слышал. Это было лет… девятнадцать назад. Не знаю, расшифровал он или нет.
— У него было имя? — спросил Габриел с затеплившейся надеждой.
— Магнус Уэстлейк.
— А он еще жив? Эллис ухмыльнулся:
— И да и нет. Слышал, он отправился по Дороге Действительности.
— Куда?
Эллис с жалостью покачал головой:
— Уйти можно по-разному, чудо. Эта Дорога — ВНУТРИ. Мне говорили, что Уэстлейк навсегда ушел во ВНУТРИмир много лет назад.
— Дьявол, — тихо выругался Габриел. Если Уэстлейк навсегда ушел ВНУТРЬ, значит, он постоянно отключен. — А почему? Вы не знаете?
— Эта Дорога — убежище богача. Ты уходишь туда, только если тебе все осточертело, или если ты смертельно болен, или если ты и так наполовину псих… или если боишься.
— Боишься? Боишься чего?
— Чего угодно. Жизни. Смерти. Нет места безопаснее, чем ВНУТРИмир, приятель. Самая жесткая охрана, истребители вкалывают полную рабочую неделю, чтобы не подпускать тонконогов и чип-тараканов к схемам… вот почему это так дорого. Ничто не может до тебя добраться. Видно, у Уэстлейка была богатая семья…
— Значит, это то, от чего он бежал, — сказал Габриел. Это не был вопрос.
— Или от кого, — промолвил Эллис. — Я-то знаю. — Старик сплюнул. — Пора идти.
Он с трудом поднялся на ноги и сделал несколько нетвердых шагов по туннелю.
— Подождите…
Габриел встал, но старый пьяница накренился, полуобернувшись, и махнул рукой, будто пытаясь стереть его.
— Иди своей дорогой, человек. Нижняя страна не обережет тебя, если ты останешься.
— Но где я могу найти вас?
— Найти меня? — задохнулся Эллис. — Найти меня? Ты не найдешь меня! Не… най… дешь! Ты что-нибудь слушал? А? Разве ты не получил, что хотел?
— Эллис…
— Старый Мак! — прошипел Эллис. — Эллис… здесь нет никакого Эллиса! И никогда не было!
Старик повернулся и, шатаясь, побрел прочь. До Габриела донеслось его бормотание:
— Он умер. Он умер там, на Наковальне…
Внезапно обессиленный, землянин прислонился к стене и зажмурил глаза. «Он умер там, на Наковальне».
А теперь умирала бабушка Лалуманджи.
Габриел вернулся в Лендинг в первый раз за два года после того сердечного приступа, едва не ставшего роковым. Он погладил руку бабушки, и ее веки затрепетали, открываясь. Глаза медленно скользнули из стороны в сторону, поймали его, удержали.
Ее губы зашевелились. Еле-еле.
— Габриел. Что ты здесь делаешь, Габриел? Я думала… я думала, ты никогда… не вернешься домой… ты сказал… — Вдох. — Ты привел ее? Ты привел… Элспет? Я все спрашивала себя, где она прячется? Наша Элспет…
Ее голос плыл как облако.
Габриел проглотил слюну пересохшим ртом. Даже сейчас он не мог заставить себя солгать бабушке.
— Она отправилась скитаться в буше, ба, ты же помнишь. Три года прошло. За это время она далеко ушла.
— Не так далеко, как старая Ладуманжди, — улыбаясь, прошептала бабушка. — Она… Она оставила свою… жизнь позади. Все, что она взяла с собой, это гнев. Она сердилась так долго… так опасно долго… Не сердись, Габриел, не сердись на меня, не надо так.
— Да почему я должен сердиться на тебя, ба? — спросил Габриел.
— Я отдала Элспет мой гнев… весь мой гнев. Я видела, как она носит его в своем сердце… Знаешь, я думаю… я думаю, это и делают старые люди. Они собирают весь гнев… весь гнев… приставший к ним, как клещи к нахальным собакам Рууда, а потом передают его дальше, молодым… чтобы те несли. Поэтому он всегда растет и становится все больше… и больше…
— Тише, ба, тише.
Глаза Лалуманджи следили за порханием невидимой бабочки.
— Мы плавали там, в озере… у Скалы Макея… и ловили рыбу. Помнишь?
— Помню.
— А раньше, до того… я и Булла… когда мы были молодые. Просто ростки… и он, самый задиристый малый во всем Лендинге и его окрестностях… Тогда он ходил прямой. Его руки, и плечи… и спина были как… полированное дерево… и все тело гибкое… Боже, какой он был тогда, Булла…
— Молодой, бабушка? Но ты всегда была старой.
— Он все еще там, где его похоронили… возле той поляны? Булла? Дядя Буль? Ты и дядя Буль? Ты никогда не говорила нам. Щеки Габриела обдало холодом.
— Ба…
Внезапно глаза Лалуманжди широко открылись, и она проговорила неожиданно ясным голосом:
— Он спас твою жизнь!
— Дядя Буль?
— Он спасал твою жизнь. Старик… — Ее голос снова упал до шепота. — Это было не… Он спасал твою жизнь… Старик…
— Нет, ба, он пытался убить меня…
— Нет. Это было не… это не… — Ее глаза закрылись, голос замер, слышалось лишь затрудненное дыхание.
Но когда Габриел вышел из больницы, Старик ждал его на другой стороне улицы. Ничего не говорил, просто наблюдал. Сидел на навесе у скобяной лавки — когти вцепились в крышу, крылья плотно сложены, желтый глаз смотрит на Габриела.
Габриел медленно попятился, но взгляд старика не отпускал его. Тогда Габриел повернулся и побежал.
Да так и не остановился.
Раздалось осторожное шарканье и шелест юбки по полу. Габриел не удивился, когда, открыв глаза, увидел костлявый палец, указывающий в сторону выхода.
— Хорошо, Эрзи, — кивнул он. — Нижние земли не место для плоскоземельцев, а?
Три глаза блеснули из темноты.
— Я не знаю.
Габриел уже несколько пришел в себя и беззлобно проворчал:
— Я знаю одну старуху здесь, в Кьяре, которая еще ужаснее тебя. Так что берегись, а не то я скажу ей, где ты живешь.
ЦУРЗ
Дневник Элспет:
Боже, Габриел такой отъявленный засранец!
Они со Стариком почти не разговаривают друг с другом. Габу мало идти своей дорогой, ему мало отказаться от старых путей. Большинство из нас оставило эти старые пути столетия назад, одни — совсем, другие — лишь частично. Последним я думаю, труднее всего: идти в обоих мирах сразу, пытаясь, прожить две жизни за одну. Но Габу этого мало. Нет, он должен каждый раз тыкать Старика в это носом, дерзя ему на коробори, показывая, как прекрасно Габ себя чувствует без его поучений.
Это пугает меня. Ты можешь отказаться от старого закона и жить по новым — законам, которые пришли из-за океана задолго до Чумы. Старик бы понял это. Но Габриел ненавидит сам Закон! Я боюсь, что однажды он переступит черту.
— Это не имеет никакого смысла, — объявила Чуен, потрясая ноутбуком.
Резко проснувшись, Изадора обнаружила, что тонет в алфавитном супе. Она с досадой убрала голову с голоэкрана и покосилась на дисплейные часы — 01:56. Во рту был такой вкус, будто она жевала заплесневелую губку для лица. Где же Габриел?
Раздался тяжелый удар — Изеки скатился с дивана и теперь вставал, бормоча проклятия. Протрезвляющие таблетки очистили голову полисмена, но нисколько не улучшили его настроение.
Изадора поморщилась, когда Чуен повторила громко:
— Это не имеет смысла.
— Ну, что?
— Это. — Чуен помахала ноутбуком, как знаменем. — Эта мешанина в папках Элспет.
— Ой, хватит, Чуен, я тебя умоляю! — Изадора с трудом выбралась из кресла.
— Вот-вот, — согласно проворчал Изеки. Они стукнулись локтями у автомата с напитками.
— Мне, пожалуйста, воды, — попросила Изадора. Изеки взял из автомата две чашки и, передав одну Изадоре, лениво чокнулся с ней: