Но статьи в «Искре» шли без подписи. Что касается книг, то в России лишь одиночки угадывали, что Владимир Ульянов, знакомый многим по Самаре, Казани, Петербургу, есть тот самый Ильин, который написал «Развитие капитализма в России», и тот самый Ленин, книгой которого «Что делать?» зачитываются русские революционеры.
Только приехав в Женеву, узнавали об этом. А побеседовав с Владимиром Ильичем, долго оставались под впечатлением радостного открытия: так вот, оказывается, как живет и выглядит тот, кто так много сделал для партии! И оказывается, это он, а не Плеханов главный в «Искре»!
А в России, издалека, многим казалось, что именно Плеханов ведет «Искру», он — главная скрипка. Только тут, в Женеве, открывалось, кто есть кто.
— Так это вы «Катя»! — радостно говорил Лядов Надежде Константиновне и с чувством тряс ее мягкую руку.
Шотман, человек мастеровой и физически очень сильный, в благодарном порыве так сжал руку Надежде Константиновне, что она потом минуты три от боли дула на пальцы.
— А ведь я вас видел лет десять назад в Москве, — говорил Лядов Владимиру Ильичу. — Только я был тогда совсем молодым щенком.
Надежда Константиновна не отпустила, конечно, гостей без обеда. Ушли они после полудня. Солнце уже сдвинулось с зенита, было знойно. Женевцы, ехавшие или шедшие по шоссе, старались держаться тени. Лядов и Шотман шли по открытым для солнца местам.
Забыли про все. От обилия впечатлений голова шла кругом. Порой оба останавливались и начинали разбираться, все ли они рассказали, не пропустили ли чего-нибудь важного.
То Шотман, то Лядов восклицали:
— Постой! А вот еще про это мы забыли!
Оглядывались на давно исчезнувший из виду островерхий домик и, понимая, что возвращаться неудобно, шли дальше.
— Теперь ведь будем видеться с ним каждый день, — успокаивал один другого.
— Да, конечно.
— Это надолго. Пока соберутся все, пока съезд пройдет. Да, брат, повезло нам, надо откровенно признать.
На руках у Лядова и Шотмана была записка к Дейчу, жившему на одной из центральных улиц Женевы. Принимал и устраивал делегатов с житьем и питанием он, Лев Григорьевич. И делал он это толково, расторопно. Владимир Ильич точно разгадал в старике хозяйственную жилку.
Одновременный отъезд нескольких десятков активных социал-демократов из России был бы замечен охранкой. Ведь за малым исключением они были на учете, их знали. Поэтому выбирались из России делегаты большей частью нелегально и поодиночке. Уезжали поближе к западной границе, связывались с нужными людьми и в ка-кую-то глухую, темную ночь одолевали последние опасные версты, отделявшие Россию от Западной Европы.
А там, по ту сторону, в Берлине, сидел агент «Искры» Пятницкий и встречал тех, кто перешел границу. Избранным на съезд делегатам давались явки, деньги. Делегату говорили:
— Вот тебе швейцарский адрес и пароль. На месте все узнаешь.
Было святым обычаем: приехав в Женеву, каждый новичок из русских революционеров-эмигрантов шел сначала на поклон к Плеханову. Для русского социал-демократа он был кумиром. Некоторые делегаты и сейчас шли прежде всего к нему. Когда он приезжал с дачи в город, в дверь его квартиры на улице Каруж без конца стучались поклонники. А он не очень охотно принимал их. Предпочитал являться «народу» в залах кафе «Ландольт».
А там за столиками уже вовсю шли словесные перепалки. Спорили прибывшие, спорили местные эмигранты. Пенились пивные кружки, ароматно попахивал крепкий черный кофе, который подавался в изящных черных чашечках.
Войдешь в кафе, и сразу тебя обдаст этими запахами, оглушит разноголосицей, шумным хором голосов, звучащих вразброд. Один твердит одно, другой — другое. Вон в углу Бауман (вчера приехал из Цюриха) уже сцепился с кем-то из приезжих. Это бундовец. Николай Эрнестович встречался с ним лет пять назад в тюрьме. Оба тогда были узниками. Но это ничего не значит.
Бундовец отстаивает право своей организации — Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России — состоять в партии на федеративных началах. Бауман против «партии в партии». Это напоминает ему нечто вроде того, что существует в английской социал-демократической партии. Там тоже так: каждая организация самостоятельна, делай что хочешь. Но пусть бундовец не забывает, что в одиночку не побороть самодержавие в России.
— Только совместная борьба в одной шеренге совсем пролетариатом России открывает путь к свободе, — твердит Бауман.
— Нет, нет! — выделяется из общего гула голос Веры Ивановны. Она спорит с горячим кавказцем Зурабовым.
Тот гулко басит:
— А я говорю — да! Верьте мне, мадам!
— Я не мадам!
— Извините. Я хотел сказать — коллега.
Вот где Георгий Валентинович мог проявить себя во всем блеске! Трудно приходилось тем, кто с ним спорил. Его доводы бывали метки и часто неотразимы. Заходил сюда, в кафе, и Владимир Ильич. А Юлий Осипович, можно сказать, тут почти дневал и ночевал.
Зато Аксельрод обрабатывал делегатов у себя дома, он не выносил сидение и споры в шумном кафе. Предпочитал домашние обстоятельные беседы за чайком.
Но тех же самых людей часто можно было встретить на Сешероне, в домике у Владимира Ильича. Приходил сюда и сам Георгий Валентинович. Потому что здесь, в домике, особенно часты интересные и в то же время деловые разговоры и споры.
Большая кухня стала как бы своеобразным партийным клубом. Публика сидит на чем попало, стульев мало, мебели почти никакой. Устраивались кто на подоконнике, кто на ящике из-под книг, привезенных из Лондона. А иные, поговорив час-два стоя, шли в ближний парк или на берег озера, находившийся рядом, и там продолжали свои обсуждения, усевшись на скамьи.
Тут можно было увидеть много новых россиян. Землячку — активную искровку, еще молодую женщину с умным, строгим лицом. Астраханскую искровку Лидию Михайловну Книпович, очень хорошо работавшую для «Искры» с первых дней создания газеты. Брата Владимира Ильича — Дмитрия., приехавшего делегатом от Тульского комитета. Делегата из Баку Кнунянца. Члена Организационного комитета по созыву съезда Красикова. Он только что прибыл из России.
Елизавета Васильевна и Надежда Константиновна едва успевали всех накормить и напоить.
Как-то поздно вечером, когда кухня опустела, Владимир Ильич попросил Мартова, еще не успевшего уйти, подняться наверх. Там была рабочая комната Владимира Ильича.
Не успел или не хотел уйти еще один из недавно приехавших россиян. Это был Стопани, делегат от «Северного рабочего союза» — одной из крупных социал-демократических организаций России, давний знакомец Владимира Ильича и Мартова по Пскову. Владимир Ильич и его пригласил подняться наверх.
— Я насчет устава хочу посоветоваться, — сказал он, когда все уселись. — Набросок вот у меня новый. Не первый, — добавил Владимир Ильич, устало улыбнувшись.
Да, это был уже не первый набросок проекта устава партии, сделанный рукой Владимира Ильича. Он держал в руке несколько бегло исписанных страничек. Всего несколько. Но в них содержался итог громадного и длительного труда.
Собственно, основные идеи устава были заложены в самой «Искре», так же как и главные идеи уже выработанной редакцией программы. Весь сибирский план нашел в программе и в этих нескольких страничках проекта устава живое воплощение. Эти идеи вытекали из всех трудов, написанных Владимиром Ильичем в последние годы, из множества его статей в «Искре», сотен писем в Россию, частных разговоров и споров с товарищами.
Жаль, не было Глеба Кржижановского в те минуты, когда Владимир Ильич при свете лампы читал свой новый набросок устава. Глеб непременно сказал бы: «Удивительная, просто удивительная последовательность!» Во всем, начиная с сибирского плана, нет, впрочем, еще с значительно более ранних времен, еще, пожалуй, с 1893 года, когда молодой двадцатитрехлетний Владимир Ильич только что появился в революционных кругах Питера.