Обреченной.
В машине думала, с ума сойду, когда он до меня дотронулся. Когда коснулся губами щеки, задел пальцами живот, по спине тут же пробежал парализующий холодок. Я ни сказать ничего не смогла, ни пошевелиться. Сидела как статуя и не моргала даже.
Матвей говорил спокойно, да и сейчас не повышает голоса. В нем нет ноток недовольства или отвращения. Возможно, он притворяется, но мне хочется ему верить. Правда хочется.
Я слишком устала. Мне сложно. Сложно нести это бремя выбора одной.
Страх парализует. Я плачу, не могу успокоиться, нужно, знаю, иначе никакого конструктива не получится и разговор выйдет бесполезным, но слезы катятся и катятся по щекам.
Мот пересаживается на соседний стул. Теперь нас не разделяет стол.
Чувствую его запах. Всхлипываю. Где-то в глубине души хочу обнять его, но сильнее хочу, чтобы он сам меня обнял. Поддержал физически, потому что я больше просто не вывожу. Я скоро рехнусь, честно.
— Алён, — Матвей ловит мою ладонь под столом и крепко ее сжимает. — Все будет хорошо, — произносит с небольшой заминкой.
У него голос подрагивает. Замечаю это и проваливаюсь в еще большую панику. Мы оба, кажется, на грани.
Ему так же страшно, и он так же, как и я, абсолютно не понимает и не знает, как нам со всем этим жить дальше.
— Ничего уже не будет хорошо, — мотаю головой, как собачка в старой папиной машине, — ничегошеньки.
Что бы я ни выбрала сейчас — боль. Аборт или рождение, любой из вариантов.
Вытираю слезы свободной рукой, потому что Матвей продолжает сжимать мои пальцы. Я чувствую, как мое плечо упирается ему в грудь. Он придвинулся ближе.
— Я виноват, — произносит мне на самое ухо, а у меня мурашки по коже разбегаются. — Прости.
Матвей аккуратно заключает меня в объятия и прижимает к себе спиной.
— Я не знаю, что мне делать. Не знаю, — шмыгаю носом.
Если честно, то просто уже хочу услышать от него конкретный ответ. Может быть, даже условие. Рожать или нет. Сил решать самой не осталось. Я просто сделаю так, как мне сказали, сниму с себя ответственность за этот выбор, и все. Вот так просто!
Матвей продолжает молчать. Только обнимает, а я взрываюсь, скидываю с себя его руки, поворачиваюсь. Смотрю ему в глаза теперь. Он их не отводит.
Он продолжает меня истязать этой тишиной. Я жду от него ответа, мнения о том, как нам дальше жить, а он молчит. Ненавижу его в эту секунду.
— Это ты во всем виноват, — шепчу, извергая яд. — Я тебя ненавижу за это. Ты сломал мне жизнь. Понимаешь? — вытираю слезы.
Я так зла на него, на себя, на ситуацию в целом, что просто теряю контроль.
Зачем он вообще появился в моей жизни только?! Зачем?
Я сама в этом виновата. Дура-мечтательница. Влюбилась в него по уши.
Шумаков сглатывает. Прищуривается. Я вижу, как в его зрачках зарождается ярость. Виновным он себя не считает, даже наполовину, а я предъявила ему за все, только что.
— Лучше бы я никогда тебя не встречала. Никогда, — всхлипываю.
Я почти неделю живу в аду из собственных мыслей, и сейчас они вырываются наружу со скоростью света. Я несу все, о чем думала за эти дни, ни капли не фильтруя речь.
Наш разговор в эту самую секунду становится бессмысленным.
Матвей вытягивает руку по столу и собирает пальцы в кулак. Наблюдаю за этим его движением замерев.
— Я думал, — произносит, прочистив горло, — мы поговорим как взрослые люди.
— И давно ты стал взрослым? — спрашиваю с хриплым смешком.
— Ты хочешь поругаться? — снова сжимает мою руку. — Для этого хотела, чтобы я приехал?
— Я вообще ничего от тебя больше не хочу. И тебя видеть в своей жизни тоже не хочу, — выпаливаю на эмоциях.
Конечно, я так не думаю! Конечно, я этого не хочу! Но я так зла, что мне хочется сделать ему больно. Хочется протащить через чертов ад, в котором я живу с момента, как он уехал.
Сама прогнала, знаю. Не случись эта беременность, наши пути навсегда разошлись бы. Я бы смирилась, я бы смогла. Но он даже это испортил. Его гребаные сперматозоиды испортили!