Когда его твердые сухие губы прижались к ее закрытому рту, Морганит судорожно всхлипнула, отчаянно замотав головой. Этого не должно случиться. Не с ней.
— Умоляю, не надо, — отчаянно закричала Морганит, и он воспользовался, скользнув кончиком языка по ее верхней губе. Прикусил сильно, оттягивая нежную кожу. Грубо и не жалея. Словно не слышал мольбу. Аромат корицы и муската полностью заполнил собой все пространство. Никакого воздуха. Исключительно его запах, проникающий, кажется, в каждую клеточку ее тела. Насильно окутывая и заставляя так же пахнуть и ее. Горячие ладони мужчины бесцеремонно задрали футболку. Безжалостно сдавливая кожу и двигаясь вверх по бедрам, касаясь плоского живота. Выше. К груди. Громкие рыдания внезапно слились с вырвавшимся из груди стона. Внезапно внутри разлился жар, опаляя ее. Будто кто — то окунул ее в кипяток, ошпарив, после чего сразу же приложив лед на каждый ожег. Наверное, именно так она могла бы описать то, что почувствовала. Не отвращение. Не было противно. Невзирая на все здравые убеждения, не выворачивало от этих нахальных и жестоких прикосновений. Ее насилуют, и вместо обязательной ненависти, жгучей неприязни, с ней происходит что — то другое. Все не так…
— Мне больно! — не кричала, почувствовав какой — то толчок, за которым последовала вспышка боли. Просто прошептала тихим срывающимся голосом Морганит, зажмурившись. По щекам непрерывно текли слезы. Зачем закрывать глаза, когда ничего не увидишь и не запомнишь?.. Даже того, кто взял ее тело, удовлетворив похоть, не узнает. Никому не сможет сказать, как выглядит тот, кто посмел изнасиловать единственную дочь Джованни Сальери.
Он не слышал ее криков. Не реагировал на душераздирающие мольбы. Но почти бесшумный шепот…остановил его как раз в тот момент, когда его пальцы грубо сжали полушарие груди, оставляя синие отметины, а зубы безжалостно впились в тонкую шею. Стало вдруг легко. Смогла пошевелить слабо ноющей от боли рукой. Медленно поднесла подушечки пальцев, коснувшись саднящей от укусов ключицы. С трудом нашла силы в прямом смысле сползти с кровати. Точнее — скатиться с ней, шумно приземлившись на ковер. Распластавшись на нем, не желая потрудиться подняться или наощупь за что — то ухватиться. Неполноценная слепая дурочка. С чего решила, что ей дозволено вести себя, как другим девушкам, дерзко общаясь и играя на нервах у мужчины, забавляясь его неосведомленностью о ее слепоте? Ее личный приговор. Свыше определен — никогда не пытаться быть той, кем она не является. Просто обычной девушкой.
— Боже, как ты упала! — Морганит вздрогнула, когда сильные мужские руки оторвали ее от твердой поверхности, вознося в воздух. Инстинктивно уткнулась кончиком носа в его грудь. Слушала, как быстро и неритмично бьется сердце человека, который еще пару мгновений назад перевоплотился в настоящего зверя. Похотливого и черствого. Ее осторожно уложили на покрывало, и она задрожала от накатившего запоздалого страха. Снова приступит к издевательствам. Вновь начнет бессовестно лапать ее, пытаясь утолить голод. Забывая о ней, как о живом существе. О ее боли. Лишь наказать и продемонстрировать превосходство. А она не в состоянии сопротивляться. Слабая и беззащитная, смиряясь и с этой участью. Как всегда.
— Мне, действительно, жаль, — послышался его охрипший голос совсем рядом, и она сжала край покрывала, ожидая очередного потрясения. — Я ненавидел мужчин, которые силой берут девушек. Вопреки их желаниям. Ненавидел людей, которые ломают слабых или бьют детей и женщин. И я презирал воров и тех, кто берет, что не принадлежит им по праву. А кто я теперь? Подхожу под все три типа.
— Я…вас не понимаю, — сбивчиво проговорила Морганит, продолжая трястись то ли от страха, то ли от пронзившего холода. Ей было жарко в его руках. Словно невидимый огонь расплавлял ее, как воск, и она растекалась, сама того не желая. Пугаясь и подчиняясь.
— А ты бы хотела понять меня после того, как я тебя изнасиловал? — усмехнулся он. Тон не суровый и раздраженный, как минутами ранее. Без эмоций, кажущийся неестественно глухим. — Я ненавижу воров, ясно? И себя сейчас ненавижу. Из — за тебя.