— Ты еще и наглая, — по слуху резанула грубая интонация, с которой он выплюнул эти четыре фраза, отталкивая ее. — Ты вообще видела себя в зеркале?
Нет. Никогда. Как бы смогла рассмотреть себя, если в глазах навсегда застыла тьма? Правда, репетиторы, няни, да и все, кто окружал ее с детства после смерти матери, даже отец, говорили, что она очень симпатичная. С годами же уже называли бесспорной красавицей, придавая хоть в чем — то уверенность. Он же задал ей вопрос, и вместо того, чтобы оставить его без ответа, Морганит резко выпалила.
— А разве я недостаточно красивая? Чего во мне не хватает?
— В тебе чего — то не хватает, — выдержал паузу, и Морганит затаила дыхание. — Сейчас в этом грязном разорванном платье в таком виде ты напоминаешь мне чучело. Чтобы подумать, чего именно не достает тебе, ты должна помыться, приукраситься и…
— Синьор, вы не забываетесь? — не дала ему продолжить в насмешливом тоне Морганит, перебив. — Где же ваши манеры? Сначала спасаете и привозите к себе, а потом — упрекаете, что я выгляжу страшной.
— Я тебя не хотел спасать, черт побери! — процедил сквозь зубы незнакомец, и она услышала отдаляющиеся от нее шаги. Похоже, отошел, и это прекрасно. По крайней мере, Морганит сумеет унять внезапно быстро забившееся сердцебиение, будто она без остановки бегала по кругу.
— Но именно благодаря вам я здесь! — вздернула подбородок Морганит и удивилась подобному неординарному поведению. Откуда в ней появилась не имеющая границ и рвущаяся наружу дерзость? Раньше она находилась глубоко запрятанной, ведь ее желания исполнялись, прежде чем попросит дважды. Ни в чем не видела отказа. Иногда пользовалась своим положением и местом в жизни миллиардера Джованни Сальери, а порой — не хотелось ничего, кроме одного. Единственного, чего папа не в состоянии был ей дать. Зрение. Отдать все, что есть, за возможность просто увидеть собственное отражение в зеркале. Не верить словам. Глазами убедиться, что, как уверял отец, похожа на мать.
— Именно благодаря мне ты сейчас уйдешь, — решительно объявил он, и Морганит замерла в испуге. Она не сможет никуда пойти. Покинуть это место, пусть оно и чужое, неизвестное, равно тому, что попасть в очередную перепрягу, и вряд ли все закончится удачно.
— Я не уйду, — пробормотала нервно Морганит. Скорее физически ощутила, как мужчина застыл пораженным, чем учуяла, как тяжело задышал он от нахлынувшего затем гнева.
— Что значит — не уйду? — переспросил недоверчиво мужчина. — С чего тебе оставаться здесь? Это не ночлег для скитальцев и не приют для сирот. Это мой дом!
— А я — ваша гостья! — кинула в тон ему. — Если вы — итальянец, то должны знать, как в нашей стране относятся к гостям.
— Ты, черт побери, незваная гостья! Что ты хочешь? Может, мне тебе кофе сварить?
— Нет, я не пью кофе. Спасибо. Я просто…
— Пошла вон! — Морганит задрожала от взорвавшегося дикого вопля. Звериный рык, издаваемый разбуженным тигром, чей покой нарушили, и он в полной готовности напасть и растерзать жертву. У него есть полное право выгнать ее на улицу. Ночью. Ему наплевать на то, что она слепа и останется без помощи. Внезапно Морганит едва не взвизгнула от пронзившей ее догадки. Он не догадывается о ее физическом недостатке. Вот почему он так с ней разговаривает. Вот почему за все время ни разу не вызвался ей помочь или относиться с жалостью, как поступали многие, с кем она знакомилась. Он общался с ней, как есть. Наравне. По — настоящему. Настолько поразило ее, что Морганит не сумела сдержать предательски нахлынувших слез, смешавшихся с заливистым смехом.
Отсутствие света. Жизнь наощупь. Вечная тьма. Морганит не плакала и не жаловалась, давно поняв — ее отцу, всемогущему и властному магнату, отвозившему горячо любимую дочь в лучшие клиники к именитым докторам, не под силу вернуть способность видеть. Пытался скрывать эту беспомощность лучшими репетиторами, уходом и дорогими подарками. Тщательно укрывал факт, что она — слепа, не позволяя ни одному журналисту выведать неисправимое несчастье семьи Сальери. Темнота же не менялась, как и чувства.