Нанги осторожно опустила бога в тяжёлые ртутные воды. Вопреки её тайным опасениям, он не пошёл камнем на дно, а, легко качнувшись, медленно поплыл вдаль, ведомый собственным течением. Она шумно выдохнула и неловко переступила широкими, покрасневшими от ледяной воды ступнями. Ноги замерзли и принялись ныть всё сильнее, вот-вот могли начаться судороги. Стоило поторопиться.
Выбравшись на покрытый острыми камнями берег, Нанги медленно поковыляла к темнеющей впереди полуразвалившейся сараюшке. Что поделать, приличный ритуальный домик она не потянула. Впрочем, какая разница? Всё, что ей нужно, находится внутри, остальное не имеет значения. Она сняла с шеи сплетённую из травы кстына бечёвку, изрядно засаленную от долгой носки, вставила резной ключ в замочную скважину замка и с опаской сделала первый оборот. Замок давно не отпирался, и она боялась, что он уже заржавел. Тогда пришлось бы его сбивать, а это лишний шум, да и время. Но ключ, пусть и с небольшим усилием, провернулся, а следующий оборот дался совсем легко, и вскоре дверь в ритуальный домик, недовольно скрипнув, отворилась. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Пахло издохшими водорослями. Море, спящее так давно, что даже Нанги не помнила, чтобы оно шевелилось хотя бы мелкой волной, к источнику запаха точно не могло быть причастно. Значит, это дикие водоросли нашли лазейку, возможно, сделали подкоп, забрались в домик, да и померли вскоре от голода. Однако лодку подпортить могли, и Нанги, кляня себя за легкомыслие (трудно было, что ли, хотя бы изредка проверить?), принялась на ощупь шарить по боковой полке, где, помнится, лежал когда-то огневой камень. Нашла-то она быстро, но он одичал, замкнулся в себе, и пришлось долго отогревать его в ладонях. Своего тепла в Нанги уже не было, но каким-то чудом камень всё же доверился и тихонько загудел, постепенно разгораясь.
Лодка, хвала первородной воде, оказалась цела, но хищные водоросли почти доползли до неё. Нанги поёжилась, представив, во что они могли превратить её сокровище, если бы добрались. Любовно провела скрюченными пальцами по деревянному боку, украшенному плодами дерева ангер, которые она сперва как следует выдержала в пурпурной краске, а потом в течении всего длинного месяца Семи Ветров сушила, каждый день поворачивая на одно деление сорокадневного круга. Хорошо постаралась, вот плоды и отвечали — даже сейчас, в темноте и сырости — прозрачным и долго не утихающим серебристым звоном.
Огневой камень вспыхнул ярко, вслед за чем замерцал, предупреждая, что скоро крепко уснёт. Пора!
Нанги, превозмогая боль в измученных ногах, вытащила лодку из ритуального домика. Согнувшись в три погибели, долго толкала её по больно жалящей босые ноги гальке, постоянно ожидая, что вот-вот какой-нибудь голодный камень вонзится в её безвкусную сухую плоть, требуя крови. Впрочем, лучше уж пусть её ноги терзает, нежели вгрызётся в днище усыпальницы — на ремонт уже не было ни времени, ни сил, а уходить без лодки никак нельзя, кто знает, куда вынесет.
Однако всё обошлось без потерь, и муки Нанги оказались не напрасны. Когда вторая луна выкатила на середину неба свой ущербный бок, лодка Нанги впервые попробовала вкус первородной воды. Ожила, нежно загудела, полнясь счастливым нетерпением. Нанги ласково погладила её, уговаривая потерпеть ещё немного. Достала спрятанные внутри лодки покрова, встряхнула, придирчиво обнюхала, но ничего подозрительного не уловила. То ли нос давно утратил обоняние, то ли в самом деле повезло, и всеядная плесень не смогла прогрызть в хорошо просоленной ткани ходы для своих ядовитых грибниц. Поблагодарив жизнь за этот неожиданный последний подарок, Нанги выстелила днище выкрашенными в цвет молодой травы покровами. Потом сняла с себя рваную хламиду, которую, по уму, давно следовало бы отправить на помойку, да только вот сменить её было нечем. А сейчас в смене и нужды уже не было. Камни неохотно приняли жертву — понятно, кому охота рванину брать? Однако всё же подослали крабов, и те в мгновение ока растянули рубище на лоскуты, споро поволокли в свои норы, чтобы выстелить гнёзда для будущих детей. Нанги пожелала им вечного благоденствия и, не колеблясь, шагнула в ледяную воду. Охая и приседая, наскоро обмыла сношенное до непотребного вида тело, и только после этого полезла в лодку. Забраться удалось не сразу, но даром, что ли, Нанги с рождения была упряма?