Яо служил у Вея не один десяток лет. При нем выросли окружавшие виллу персиковые деревья. На его глазах развивались и крепли дети Вея, которых садовник знал лучше отца, слишком увлеченного книгами.
Жизнь Яо была светла и спокойна. Он заботился о цветах и деревьях. Поливал, окапывал их, придавая необыкновенные формы стволам и веткам.
Спокойствие Яо проистекало от сознания, что у него есть сын, который в нужный час достойно похоронит его, выбрав хорошее место для отцовской могилы.
То обстоятельство, что Юн учился в университете, наполняло сердце старика справедливой гордостью; как настоящий китаец, Яо прекрасно понимал, что ученость – лучший залог богатства и успеха.
Высокий, похожий на шелковое привидение, Вей медленно двигался по белой дорожке, направляясь к Яо.
Садовник встретил хозяина глубоким поклоном.
– Хорошо ли чувствует себя на моей навозной куче почтенный старец? – вежливо осведомился Вей у садовника.
– Волшебные земли тысячелетнего предка слишком великолепны для грязных лап моего ничтожества, – почтительно ответил Яо.
Два старика стояли друг против друга, обмениваясь цветистыми фразами.
Один из них, взволнованный близостью детей, хотел поделиться с другим своей радостью и не мог сделать этого душевно и просто. Сердечная теплота, попадая в затейливые сосуды этикета, остывала в них, теряя все свое обаяние.
А позади обширного дома в одной из двух комнат скромной фанзы, служившей обиталищем садовнику и его сыну, другое поколение вело другую беседу.
– Я не могу согласиться с тобой, Юн, – говорил юноша с тонко очерченными бровями, обращаясь к товарищу.
– Еще бы, – воскликнул Юн, откидывая назад назойливо лезшие в глаза волосы. – Китайская старина так поэтична! Кроме того, в твоих жилах – кровь Конфуция, а его я считаю самым плохим китайцем.
– Почему плохим? – поднял брови узколицый юноша.
– Потому что Конфуций проповедывал послушание и смирение, отвлекая людей от борьбы и насаждая вздорное учение о мудром человеке, примиряющемся со всеми жизненными несправедливостями. Учение о Середине на много веков задержало развитие китайской мысли. Взять хотя бы этот отрывок: «Мудрый человек сообразуется с обстоятельствами своей жизни, не желая того, чего нет в его положении. Если он окажется в положении богатого человека, он живет, как богатый человек. Если он окажется в стесненных условиях, то он должен жить, как бедняк». Я не знаю более отвратительной, рабской философии! Неудивительно, что благодарные богдыханы сделали конфуцианство государственным культом.
– Я не собираюсь защищать Конфуция, – возразил Лю, – но в его учении не все плохо.
– Все плохо! все! – горячился Юн. – Если мы желаем спасти Китай, мы должны решительно отказаться от прошлого.
– Нельзя же начинать жизнь страны со дня собственного рождения.
– Можно! Слишком долго нами повелевали мертвые! Пора объявить бойкот кладбищам и выйти на широкую дорогу жизни! Какую пользу может извлечь из многочисленных энциклопедий невежества наше поколение?
– Ты начинен ненавистью… – задумчиво сказал Лю. – У тебя совсем не китайская душа.
– Неправда! – запротестовал Юн. – У меня самая настоящая китайская душа. Только моя душа не скована традициями. Она любит сегодняшний день, и ее глаза устремлены в будущее. Тысячи лет наши деды жгли жертвенную бумагу, устрашая хлопушками дракона, и тысячи лет жизнь стояла на месте. Теперь жизнь понеслась вперед, и люди поумнели: вместо того, чтобы тешиться хлопушками, они организовывают забастовки…
– Ты – неисправимый практик, Юн.
– А ты, Лю – неисправимый мечтатель! Ты думаешь, если у тебя доброе сердце, так ты можешь сидеть сложа руки, и жизнь сама переделается на новый лад?! Заблуждение! Каждый кусок жизни нужно завоевывать силой! Каждый ее волосок надо брать с бою. Только отчаянная борьба может возродить Китай!
– Хватит ли у нас сил?
– Хватит. Если бы ты побывал на фабриках, ты бы не задал этого вопроса. Время сгущается… Наш день по своему напряжению равен целому прошлому веку!
– Ты – энтузиаст.
– Я верю в организованную силу борьбы!
– Ты страдаешь излишней торопливостью.
– Кто не спешит, тот отстает от жизни.
– Хватит, сдаюсь. Давай, лучше я почитаю тебе «Стихи китайца». Я хочу перевести некоторые из них для нашего журнала.
– Нашел время! Город охвачен забастовками. Нам нужны воззвания, а не стихи!
– Ты сначала послушай, а потом говори, – обиделся Лю.
– Читай.
Две головы, лохматая и тщательно причесанная, склонились над книгой американского поэта.
начал с увлечением Лю, –
– Нужно быть американцем, чтобы тешиться подобной «китайской» фантазией, – насмешливо воскликнул Юн. – И эту чепуху ты хочешь напечатать в нашем журнале?
– Ты лишен всякого лирического чувства, Юн.
– Хорошая лирика для революционного журнала! Ты бы лучше составил комментарии к книге «Яшмовых правил». Это куда интереснее!
Юн прошел в соседнюю комнату и вернулся, неся потрепанную желтую книжку.
– Полюбуйся, – бросил он книгу на стол, – на этого неподдельного китайского дракона, охраняющего корни старого быта.
Лю взял книгу в руки и прочел название, стоявшее на золотой обложке:
– «Драгоценная копия яшмовых правил неба для увещевания всех людей».
– Читай дальше, – сказал Юн.
– «Всякий, кто поверит этой книге, впоследствии получит награду. Книгу по прочтении бросать нельзя, ее следует передать другому. Кто почтительно обращается с письменами, тот будет долговечен. Желающий иметь хорошего сына должен давать эту книгу для чтения верующему человеку». Какая ерунда! – не удержался Лю.
– Эта ерунда гораздо любопытнее пленивших тебя стихов. Эта книга написана человеком, понимавшим, как надо писать. Ей две тысячи лет, а она и сейчас действует неотразимо на воображение стариков. Эта книга прекрасно выполнила свое назначение: помогать мандаринам держать народ в рабстве. Она посвящена описанию загробной жизни, но на самом деле является перечнем грехов, вредных для казны и того строя, в защиту которого эти правила были написаны.
Юн взял книгу из рук Лю и раскрыл ее.
– Слушай внимательно! «Люди должны соблюдать четыре принципа: чжун – преданность государю, сяо – сыновнее почтение; цзе – верность жены мужу и преданность друзьям. Грех, не дожидаясь своей естественной смерти, покончить с собой. Но не грех, если кто убит на войне, умер от трудов на пользу государства, убит, когда хотел оказать помощь родителям. Не грешит жена, кончающая самоубийством из-за преданности мужу. Грех, если человек думает, что император не заботится о подданных. Грех давать неправильные указания о похоронах покойника».
– Какие нелепости!..
– На этих нелепостях держался старый Китай. «Яшмовые правила» охватывают все стороны китайской жизни… Ад ждет тех, кто не вносил налогов; продавал шелковые ткани, натерев левую сторону салом и рисовым крахмалом, чтобы шелк казался толще; кто, отправляя естественные надобности, поворачивался лицом к северу; кто гладил живот беременной женщины для получения жизненной силы от младенца…
– Довольно, я не в силах слушать дальше весь этот вздор…
– Ага, а кто защищал старину?
– Я имел в виду некоторые полезные традиции, а не перечни суеверий.
– Выдумки стариков мало отвечают нашему времени.