– Китайские глубины давно переместились. Изучать Китай надо в Шанхае… Отсюда берут начало действительные истоки…
Курц не соглашался.
– Вы страшно любите все упрощать. Всюду вы видите одно и то же. А между тем, мир так разнообразен, так богат красками, так неисчерпаем.
– Ерунда! – отчеканил Спарк.
– Совсем не ерунда! – воскликнул Курц. – Увидеть женщин с зубами, выкрашенными черным лаком, из племени, происходящего от собаки, – это чего-нибудь да стоит!
– Испорченные зубы встречаются на каждом шагу, а что касается собачьих племен, то ими населена большая половина современной Европы.
– И все-таки вы меня не переубедите, – упрямо заявил Курц. – С Китаем надо знакомиться в местах, сохранивших первобытную свежесть.
– Этой первобытности и здесь достаточно! Загляните в китайские кварталы – вы сразу перенесетесь в тринадцатый век.
Курц встал.
– Я уезжаю завтра утром… Прощайте.
Спарк обменялся с ним молчаливым рукопожатием. Курц ушел.
«В сущности говоря, – подумал Спарк, – этот мальчик – жертва моды. Европе скучно без идеалов, и вот она культивирует китайскую старину и негритянскую музыку. „Свет с Востока“… Это не что иное, как философский фокстрот. Изречения Конфуция – своеобразные синкопы, щекочущие европейский ум непривычной экзотикой».
Спарк решил навестить Веспу.
Выйдя в коридор, он постучал в соседнюю дверь.
– Войдите! – донеслось изнутри.
В комнате Веспы царил хаос. Дверцы шкафов были открыты. На полу стояли чемоданы. Веспа укладывался.
– Готовлюсь к отплытию, – встретил он Спарка. – Никогда в жизни не завязывал чемодан с таким удовольствием.
За дверью послышалось царапанье. В комнату вбежала белая лайка. Следом за ней показался раскрасневшийся, счастливый Дальтон.
– Она согласна, и я еду, – еще на пороге объявил он. – Она согласна… она согласна…
Он завертелся по комнате вместе с лайкой.
– Что с ним? – спросил Спарк.
– Не обращайте на него внимания, – успокоил Веспа. – Это – сумасшедший влюбленный. Он счастлив, что ему разрешили поджариваться возле предмета его любви.
– Она сказала: «Я готова вас полюбить за то, что вы хотите покинуть этот город…» – захлебывался Дальтон. – Я так несся по Банду, что полицейские не успевали прочесть мой номер. Она сказала: «Я готова вас полюбить». Вы знаете, я могу вылететь из этого окна! У меня за спиной крылья!
– Вылететь вы можете, но только тогда мы поедем без вас, – сказал Веспа. – Нам даже не удастся проводить вас в больницу или на кладбище…
– Не сердитесь на меня – я говорю глупости, – начал извиняться Дальтон.
– Вы бы лучше привели в порядок свои дела. Мы уходим сегодня после полуночи. В три часа вы должны вместе с Китти быть на берегу.
Она вам сказала?!
– Да, мы условились. Вы правы, я совершенно забыл, что мне еще нужно устроить свои дела.
– Помните, в три часа возле Вузунг-отеля, – напомнил Веспа.
К вечеру с реки поднялся туман. Он разливался по улицам, подступал к домам, обволакивал кварталы, разъедая город тяжелым кислотным газом.
Стены, углы, колонны ветшали, крошились, таяли, превращаясь в муть, в чад, в непроходимую, непроезжую мглу.
Вода, земля, небо текли дымовой завесой, и там, где катились огненные яблоки – автомобильные фонари – была земля.
Веспа ехал на рикше.
Воздух был взболтан, и, казалось, рикша стоит на месте, а бегут обломки домов, оторванные ветки деревьев.
Туман сравнял город. Улицы сеттльмента обнищали, как китайские переулки. Шанхай тянулся маревом.
Глухо, будто из-под земли, пролаяли собаки, обнаруживая Нантао.
Несколько раз рикша оступался. Вот он, замедлив шаг, пошел в гору. Начинался берег… Наконец, он опустил оглобли.
Вокруг маячили призрачные силуэты построек. В таком тумане с трудом можно было узнать собственный дом… Но запахи, запахи! По ним Веспа безошибочно определил – он во дворе гостиницы «Ста тысяч благоуханий».
Рикша протяжно крикнул в темноту.
Темнота ответила несколькими голосами. Показались огни фонарей, выраставшие с каждым шагом. Веспа пошел навстречу.
– Хорошая ночь.
Круглое лицо Тун-Фа выплыло мутной луной.
– Лодки готовы? – спросил Веспа.
– Все готово, – ответил Тун-Фа. – А деньги?
– Деньги тоже готовы. Они на пароходе. Кончишь работу – получишь. Сколько приготовил?
– Тысячу человек.
– Все здоровы?
– Все.
– Смотри! Я проверю. За каждого больного скину двадцать долларов. Где они?
– Все здесь.
– Пускай по одному. Считать будем на пароходе.
Сильный луч света золотым конусом раздвинул муть. Веспа держал в руке электрический фонарь.
Двор ожил. Из тумана начали появляться люди. Они шли сплошной массой. Фонарь освещал лица, тела оставались в темноте.
– Гони скорей, – крикнул Веспа.
Тун-Фа отдал приказание. Головы посыпались, как тыквы, пущенные с горы.
Веспа внимательно осматривал мелькавший живой груз.
Тун-Фа хорошо выполнил заказ. Все кули были молодые и крепкие.
Когда последний кули исчез за воротами, Тун-Фа шепнул:
– Очень хитрый народ, насилу уговорил. Дальше Сингапура они не хотят.
– Ты только помоги посадить в трюм. Документы сделаны?
Тун-Фа протянул лист с печатями.
– Хорошо, – сказал Веспа, просмотрев бумаги. Они пошли к реке.
Грузные джонки поскрипывали у берега. Два буксирных катера ждали сигнала.
Веспа с Тун-Фа, спустившись к воде, сели в ближайший катер.
– Трогай, – сказал Тун-Фа.
Застучали моторы. Взрезали воду проснувшиеся винты. Дрогнули и натянулись тросы. Джонки качнулись и медленно поплыли за катерами, уткнувшись носом в туман.
Саизец доставил Ворду записку, ключ и автомобиль.
«Твое возвращаю тебе…» Китти, вероятно, писала одетая: буквы кривились, нервничая, словно им тоже было некогда, а последние и совсем едва были заметны; на них уже не хватило ни терпенья, ни карандаша.
Саизец с опущенными до пола руками стоял у дверей.
«Ключ, – думал Ворд, вертя в руках маленькую полоску стали. – Ключ от покинутого, опустевшего дома…» Пальцам стало холодно. Ворд положил ключ на курительный столик.
Китти поступила, как крестьянская девушка, которую насильно сделали королевой. Улучив минуту, она бросила дворец и ушла в поля, не взяв ничего, кроме старого платья.
«Что ж, может быть, так лучше, – подумал Ворд. – Ни дом, ни автомобиль не останутся долго без хозяйки».
Он невольно вспомнил вчерашнюю встречу с Айей Борг – любовницей итальянского консула, только что вернувшейся из Европы.
Рыжая непоседа дала ему понять, что она с удовольствием переменит надоевшие итальянские макароны на английский ростбиф.
А Агата? Ведь он сразу почувствовал неопровержимую женщину в этой притворщице, несомненно, более интересной, чем Китти.
Но не женщины и выбор любовницы занимали сейчас Ворда.
Обращение Лондона за помощью к шанхайской колонии – вот что волновало его. Открывалось новое поле деятельности, создавалась новая политическая рулетка, колесо которой сулило соблазнительный выигрыш.
Честолюбивые замыслы овладели Вордом.
Положение премьера контрабандистов и чемпиона мошенников больше не удовлетворяло его. Ему мерещилась головокружительная карьера в масштабе эпохи.
Люди, поднявшиеся до вершин международной мощи, подхлестывали его своими успехами.
Василий Захаров, безвестный грек, в несколько лет ставший влиятельным банкиром, получивший от английского правительства титул «сэра», от Оксфордского университета – звание доктора, от Франции – орден Почетного легиона…
Лорд Берстед, до 1921 года называвшийся просто Самуэлем Маркусом, разбогатевший на торговле рисом во время голода в Индии и, в благодарность за особо важные услуги, оказанные британскому флоту, произведенный в лорды…