Она поспешно срывает с себя одежду и хватается за пиджак Амелии, отступает обратно, как будто объяснения и предложение прогуляться до раздевалки испугали ее еще больше, чем первая фраза.
— Видишь, все нормально? — Амелия широко улыбается. — Я заблокирую дверь, но через пару часов, а то и раньше, вас отсюда выпустят. И, последнее...
Она осторожно протягивает к ней руки и вытаскивает у нее из волос заколку. Движения точные и легкие, но официантка вздрагивает, как от удара.
— И ничего страшного не...
— Пошли отсюда.
Ты вытаскиваешь Амелию из комнаты и, запирая дверь, добавляешь:
— Ты похожа на конченую психопатку, когда пытаешься кого-то успокоить.
— Издержки воспитания.
Амелия не переодевается, но, покинув бар, прячет одежду за стойку в главном холле и указывает на тело охранника.
— Это для тебя. Должно подойти.
Ты смутно догадываешься, как вы должны покинуть здание.
— Но сначала... — Амелия смотрит на наладонник. — Дождемся Лионеля. Он уже высказал желание встретиться с захватчиками, и я с ним... — Она набирает что-то. — Только что согласилась.
Вы ждете недолго. Рут и основная группа, по словам Амелии, как раз выбралась наружу. Для того, чтобы следить за обстановкой, вам даже не нужны собственные дроны — происходящее транслируют по всем каналам. С наладонника Амелии ты наблюдаешь, как перед входом останавливается еще одна машина и как ее покидает одна-единственная фигура.
— Спасибо, Лионель, — шепчет Амелия. — Человек принципа.
Они договорились встретиться один на один, и он согласился. Репортерские дроны, пытающиеся проскользнуть за ним следом, падают, подбитые.
Ты оглядываешься на внутренние камеры.
— Кто-нибудь видит нас?
Амелия качает головой.
— Это личная встреча все-таки. С глазу на глаз. Хотя он все записывает на линзы, конечно.
— Черт, он... смел.
— Еще как, — едва слышно шепчет Амелия. — Самый смелый человек из всех, кого я знаю.
На секунду тебе кажется, что она вовсе не горит желанием с ним поквитаться, настолько искренне звучит это признание. Но Амелия тут же сбивается на злой, нервный смех.
— Ну, самый смелый человек после моего отца, которого он убил.
Она выкидывает маску в сторону и добавляет на выдохе, когда дребезжание на полу затихает:
— Сука.
— Мы точно собираемся с ним говорить?
— Конечно, — отвечает Амелия с самым невинным видом. — Это наш пропуск обратно в благословенную Аркадию! Да и стала бы я нарушать правила ведения переговоров, когда сам Лионель Ламбер так храбро вышел мне навстречу?!
Ее голос повышается, звенит и разносится по пустому холлу. Дверь открывается, и внутрь проходит Ламбер.
Он слышит ее последние слова.
— День добрый, Лионель, — широко улыбается Амелия.
Так вот каков ваш герой. Ты держишься за пистолет и, пользуясь возможностью и камерами шлема, разглядываешь президента компании.
Он высок, выше тебя на голову, фигура худая, движения спокойные и точные. Светлые волосы лежат волос к волосу, кожа по-молодому гладкая, но уголки глаз опущены, вокруг них заметны морщины; линия челюсти ровная, но губы искривлены, будто в вечной едва заметной ухмылке. Лицо не идеально, но красиво, запоминается само собой — искусственный эффект, эти черты выверены хирургами и, вероятнее всего, пиар-отделом корпорации.
Лицо успеха.
Ты видел Лионеля Ламбера раньше в новостях, но вживую... Он чем-то напоминает Тобиаса. Он чем-то напоминает Доминика Эккарта на фотографиях. Ты с трудом улавливаешь это — ауру... старости. Старомодности. Стиля минувших веков или иного мира. Смешно — корпорации неотделимы от Аркадии, гаранты ее независимости, но при прямом столкновении с главой «Эккарт» тебя все равно бьет это: «он чужой». Он с большой земли, его корни раскидываются дальше и шире, чем вся ваша драгоценная свободная зона, он прибыл издалека и стал хозяином здесь, но...
Еще смешнее то, что ты считаешь так, тогда как сам никогда не был своим в Аркадии.
Ты отмечаешь, что невольно задержал дыхание.
Он эффектен, этого не отнять. Он идет так, как будто его совсем не трогают тела вокруг и кровавые пятна, пищащие детекторы и сама Амелия, застывшая напротив него.
— Амелия, — говорит он.
Только имя.
Он останавливается и старательно поправляет рукава серого пиджака, разглаживает несуществующие складки. Ты не раз наблюдал точно такие же повадки — у Амелии. С той только разницей, что Лионель совсем не улыбается, если не считать его отточенную черту-ухмылку, опознавательный знак.