— Не совсем. Я вижу, если человек сам по себе злой, грубо говоря, попадёт он в ад или нет. Ну, если он напрочь весь прогнивший, то, наверное, почти все умыслы у него будут злые.
— Интересно, — задумалась она.
— А что?
— Да нет, ничего. Просто задумалась.
Эх. Ну конечно же она ни черта не «просто задумалась», да ведь?
— Мне сообщили, что ко всему прочему, ты способен видеть темноту в людских душах? — прямо спросил Вильгельм тем же вечером.
— Да ну ё-моё! — взмахнул я руками, — А я ведь уже в мыслях трогал её ноги. Тьфу! Она что, всё слила⁈
— Ну конечно. Твои сопровождающие — мои самые доверенные люди. Даже если бы ты их попросил — они бы всё равно мне всё рассказали. Это их прямой приказ. А приказов мы не нарушаем.
Я фыркаю. Ответить на это нечего.
Впрочем, способности своего глаза я скрывать и не собирался. Всё равно я его в последнее время использую направо и налево — рано или поздно бы спалился. Жаль, что Эскофье не удалось осмотреть — она срочно уехала на родину, что-то там у неё «стряслось». Приедет через пару дней.
Только вот в этой истории снова есть ма-а-аленькое пятно…
А меня то чё вызвали?
— Михаэль… — дед сцепил пальцы в замок.
— Начинается… — очень протяжно фыркаю, — За шоколадку не продамся!
— Это мы ещё обговорим, — кивает он, — Я так понимаю, ты, мальчик смышлёный, догадался, что у меня к тебе, скажем так, просьба. Как ты знаешь, Европа в постоянной войне, а Германия… так и вовсе в половине случаев зачинщик. Благо, процент побед у нас практически абсолютный. И в первую очередь, не столько из-за магической мощи, сколько дисциплины и отваги — наши люди готовы держаться до конца. Это менталитет, выстроенный в течение десятилетий моего правления.
— Это ты типа хвастаешься? — хмурюсь я.
— В том числе, — кивает Вильгельм, — Но, к сожалению, не всё идеально. Есть сбежавшие. Да, моя эмпатия сильно заглушена, и я не могу всех отпустить и помиловать за красивые глазки, но я прекрасно понимаю человеческий фактор — они не обязательно хотят поражения Германии. Но и… силовой допрос устроить мы не можем — конвенция запрещает.
— Я уже понимаю, что ты хочешь, — вздыхаю я, — Чтобы я хотя бы посмотрел, злой человек или нет, а там уже вы приняли бы его слова во внимание или нет?
— Всё верно, — кивает он.
— Не сказать, что дело сложное, конечно… — качаю головой, — Но меня смущает, как быстро меня взяли в оборот немецкие власти.
— Михаэль, это не вопрос страны, политики. Это вопрос человечности. Нет в мире ментальной магии, к сожалению. Всё это лишь гормоны, душа и прочее. Мы не можем читать мысли — мы можем лишь догадываться. И твой третий глаз — один из способов эти догадки подтвердить. Поверь, я тоже не хочу, чтобы мой народ лишний раз страдал. Конечно, я заставлю его это сделать, если понадобится, но это не везде необходимо. Я просто хочу, чтобы ты… возможно, спас невинных.
Я пристально смотрю ему прямо в глаза. И, не знаю, наверное, я действительно набираюсь опыта и взрослею, но я прекрасно понимаю…
— Дед. Ну это же всё грёбанная манипуляция и давление на жалость, — хмыкаю я.
Вильгельм хмыкает в ответ, причём явно удовлетворённый моей сообразительностью:
— Возможно. Тем не менее, предложение действительно, и я ни капли не лгал. Откажешься — я пойму. Ты не особо спешишь принимать участие в политических играх. Тебе бы играть, баловаться и смотреть на бёдра и ягодицы своих сопровождающих.
— Откуда ты… — поперхнулся я.
— Конечно же они всё это замечают, Михаэль! Они, кстати, не против, если что. Можешь попросить потрогать — они разрешат. Твоя красота и милота действительно открывают многие двери.
Я вскинул брови очень-очень высоко.
ЧО, РЕАЛЬНО⁈
— И тем не менее, если ты нам будешь помогать, я в долгу не останусь. И это не инвестиция и не кредит, как если бы ты брал всё безвозмездно. Это справедливая оплата.
Я протяжно выдыхаю, хмурюсь, снова складываю руки на груди, начинаю топать ногой.
Как там говорил великий мученик? « Мы ходим верой, а не виденьем. Это значит, что ты что-то знаешь, даже если ничего не знаешь»
Во что я верю? Я ведь действительно не знаю, как мне сейчас поступить.
Как и сейчас, во многих случаях я действительно даже близко не понимал, что и как делать, но я не опускал руки и со всем справлялся, потому что… верил? Да. Я именно верил в то, что делаю правильные вещи. И всегда всё выходило хорошо.
Быть может, вера — это действительно одно из сильнейших оружий?
А во что я верю сейчас?
— Ладно, — вздыхаю я, — Но не ради плюшек от Германии, а ради того самого. Людского.