Джеффри нахмурился.
– Странно звучит, особенно если сравнить твои слова с теми, что ты раньше говорил о своей программе...
– Да, это звучит странно, – согласился Фесс, – но я подозреваю, что при моем программировании была допущена какая-то ошибка. Причем только в моей индивидуальной программе. Тем не менее, где-то глубоко внутри меня долго зрело и, наконец, во всей красоте проявилось внутреннее противоречие. Следовательно, я поступил в соответствии со своей программой, рассказав беглецам о предательском по отношению к ним сообщении на Цереру.
– Ты уже лучше знал людей, чем когда водил машину Регги, верно?
– Значительно лучше и, как я уже говорил, понял, что в каждом человеке есть и хорошее, и плохое.
Грегори удивленно посмотрел на рассказчика:
– Но ведь ты всего лишь робот. Ты сам это нам говорил. Как же ты можешь отличать добро от зла?
– Не забудьте об уникальности моей программы, дети. Для меня “добро” все то, что способствует жизни, свободе и счастью человека, и все “зло”, что враждебно жизни и счастью, что угрожает свободе.
– Но в таком случае крепкие напитки – это “добро”, – объявил Джеффри.
– Я говорил о счастье, Джеффри, а не об удовольствии.
Джеффри покачал головой.
– Не вижу разницы.
– Мой второй владелец тоже не видел. Но даже признавая трудность его положения, я не мог простить его поведение.
– Удивительно, что он не продал тебя на лом!
– У него не было такой возможности: предводитель беглецов обеспечил собственную безопасность и безопасность своих друзей самым простым способом. Старателя оставили на небольшом астероиде с достаточным запасом еды и воды. Оставили убежище и маяк, чтобы он мог вызвать помощь.
– Какая жестокость!
– Неправда, никакой опасности на самом деле не было: несомненно, его спасли до того, как у него кончились припасы.
Но Джеффри никак не мог угомониться.
– Тогда зачем было оставлять его в таком месте? Можно было просто отвезти в город.
– Потому что, если бы его отвезли на Цереру, власти определенно арестовали бы беглецов. А так властям потребовалось несколько дней, чтобы прислать спасателей, и это давало беглецам возможность оказаться в безопасности.
– А почему они просто не убили его? – спросил Джеффри.
– Джеффри! – воскликнула Корделия с укором.
Но Фесс признался:
– Кое-кто склонялся к такому решению, но предводитель беглецов предложил более гуманный выход.
– Только предложил? – удивился Джеффри. – Значит, он не обладал реальной властью среди соратников?
– Не знаю, – ответил Фесс, – потому что такая проблема никогда не возникала. Никто не противоречил ему, когда он предлагал что-нибудь сделать.
– Ты хочешь сказать, что они и не думали возражать? – поразился Джеффри. – Разве это правильно?
– Правильно, – подтвердил Фесс, – когда предложения верны.
– А когда ты мне что-нибудь запрещаешь! – воскликнул Джеффри. – Должен я тебя слушаться или нет?
– Вопрос, конечно, интересный, Фесс, – усмехнулся Грегори.
– Вы должны сами решать, дети, и решать в каждом случае отдельно. Не нужно отказываться от возможности принимать решение, не следует для себя устанавливать незыблемые правила.
– Тогда предложи нам правило, которое можно изменять, – сказал Магнус.
– Ваши родители уже сделали это.
Дети удивленно посмотрели друг на друга.
– Ты играешь с нами? – спросил Джеффри.
– Нет, – сказал Грегори, – это не соответствует его природе.
– Его природа – это верность хозяину, – сказал Магнус, – а его хозяин – папа.
Корделия повернулась и сердито посмотрела на Фесса.
– Значит, ты нас продал?
– Нет, – ответил Фесс, – и если подумаешь, ты согласишься со мной. Если хочешь узнать, нужно ли подчиниться, в ответ я могу только сослаться на собственный опыт: “Подчиняйся, но сохраняй верность своей программе”.
Джеффри прищурился.
– Какой в этом смысл для человека из плоти и крови? Какая у нас программа, которой мы были бы верны?
– Тебе придется узнавать это на собственном опыте, Джеффри, – заявил Фесс. – Это и есть часть процесса взросления.
Дети смотрели на него, пытаясь решить, стоит ли сердиться.
Затем Магнус улыбнулся.
– Но ведь ты этого не знал, когда впервые осознал себя, как некое “Я”?
– У меня не было подпрограмм для разрешения противоречий между моей программой и ежедневными проблемами, с которыми я встречался. Но моя программа дает возможность создания таких подпрограмм.
– И ты создавал такие подпрограммы, обдумывая события, о которых только что рассказал нам, верно?
– Это правильное заключение.
– Значит, у тебя тоже был период взросления! – воскликнула Корделия.
– Да, период, эквивалентный у человека подростковому. Я рад, что тебе доставило удовольствие это открытие, Корделия.
– О, мы всегда стараемся научиться у тех, кто прошел по дороге жизни перед нами, – весело сказал Магнус. – А у кого ты научился разрешать такие противоречия, Фесс?
Робот некоторое время молчал, потом медленно проговорил:
– Я создавал подпрограммы, руководствуясь принципами своей базовой программы, Магнус. Но дополнительно я включил в них и некоторые концепции, усвоенные у человека, рассуждения которого соответствовали строгой логике, помогали сопоставлять события нынешние и прошлые, находить сходства и различия и давать верные оценки.
– И кто был этот человек?
– Предводитель беглецов.
– Твой третий владелец? – Магнус вздрогнул. – Но почему он оказал на тебя такое большое влияние?
– Главным образом благодаря своему выдающемуся уму, Магнус, хотя сам он не согласился бы с таким утверждением. И воздействие его идей на меня оказалось особенно сильным, потому что он первым из моих хозяев был по-настоящему хорошим человеком.
– Судя по тому, что ты нам рассказал, я могу в это поверить, – Магнус задумался. – Но кто он был, этот образец совершенства, этот предводитель беглецов?
– Его называли Тодом Тамбурином, и он вряд ли мог претендовать на почетное звание образца совершенства, хотя в глубине души мой хозяин, несомненно, был хорошим человеком.