– Ну-ну, миледи, он исчез. Нечего бояться, здесь нет никаких призраков, только ваш верный старый Фесс, дворецкий. Он позаботится, чтобы этот отвратительный призрак вас не тревожил...
– О! Это ты! – графиня прижалась к металлической груди Фесса, всхлипывая. Но всхлипывания тут же стихли: графиня увидела его ребра и застыла.
Пришлось снова успокаивать ее.
– Это всего лишь мое новое тело, миледи. Виконт решил, что так лучше для интерьера. На самом деле внутри этого безобразного торса по-прежнему прячется добрый старый Фесс. Он на самом деле был так страшен?
– Кто? Призрак? Ох! – графиня обвисла в его объятьях. – Он был ужасен! Сначала только эти призрачные шаги, они все ближе и ближе, и никакого ответа, когда я спросила: “Кто здесь?” Совсем никакого, пока не раздался этот ужасный стон прямо у меня над ухом, и появилось сверкающее облако в изножье кровати!
– Только сверкающее облако?
– Нет, нет! Это только сначала. Оно медленно стало сгущаться, пока не приняло внешность страшного старика, тощего, как двутавровый рельс. Он стонал так жалобно, что мое сердце устремилось к нему, – но тут он увидел меня!
– Увидел вас? И что тогда?
– Он... он подмигнул мне! И стал подходить, улыбаясь похотливо и протягивая тощие руки... Ох! Никогда в жизни я так не пугалась!
В это Фесс мог поверить. Голограмма Уайти была составлена на основании клипов, в которых он играл роль вампира в старинном фильме ужасов. Он же был и режиссером этого фильма.
– Простите, что он вас так испугал, миледи. Если хотите, я позову вашего шофера...
– О, небо, нет! – графиня высморкалась в носовой платок, спрятала его на груди, выпрямилась и повернулась к спальне. – Это было замечательно. За все сокровища мира я не отдала бы такую ночь, – и женщина твердым шагом направилась назад в спальню, но дрогнула и оглянулась через плечо. – Он ведь не вернется? Призрак?
– Боюсь, что не вернется, миледи, – сочувственно ответил Фесс. – Только одно посещение за ночь, вы же знаете.
– Ага. Ну что ж, этого я и боялась, – графиня вздохнула и пошла в спальню. – Мне нужно обсудить это дело с твоим хозяином, Фесс. Нехорошо, что он так ограничивает призраков в своем поместье.
Дверь за ней закрылась, и Фесс подготовился к новому приступу дурного настроения наутро. На самом деле это ведь комплимент, но Рутвен просто органически не выносил ничего, хоть отдаленно напоминающего критику. Он, конечно, разозлится, настроит против себя графиню и тем самым может поставить под удар дружбу двух родов, которая насчитывает полтора столетия.
– Если бы ты был человеком, Фесс, тебе захотелось бы вмешаться. И этот Рутвен получил бы по заслугам.
– Конечно, дети, но я робот и способен был выливать неограниченное количество масла на бушующую воду.
– Все равно не нужно было, – Джеффри сложил руки на груди и вскинул голову. – Он ведь не приказал тебе вмешиваться?
– Нет, дети, но когда Лона умирала, она просила меня присматривать ради уважения к ней за ее потомками.
Джеффри тяжело вздохнул, но у Корделии появился веселый огонек в глазах.
– Мне жаль, что портрет вашего предка получился такой нелестный, – мягко закончил Фесс.
– Нелестный! Еще бы! В семейной книге отца Рутвен представлен благородным и великодушным человеком, который был занят обновлением и украшением семейного замка. Почему там не упоминаются его недостатки?
– Как это почему? Потому что главу написал сам Рутвен. Кстати, он по-своему увеличил славу семейства.
– По-своему, может быть, – Магнус злорадно усмехнулся. – Но разве остальные жители Максимы к этому времени не выработали вкуса к эстетике?
– Конечно, Магнус, – Фесс вздохнул. – Все они обратились с просьбой о дворянстве, и все получили его. Большинство считало это своим гражданским долгом и средством культурного роста.
Магнус удивился.
– Значит, все жители Максимы стали дворянами?
– Да, в собственных глазах. И большинство действительно было достойно этого звания,
– Но даже в те далекие времена, они должны были понимать, что перед ними архитектурное уродство, когда встречались с творением Рутвена?
– Боюсь, что да, – Фесс снова вздохнул, – и, конечно, они презрительно относились к “шедевру” Рутвена. Но призрак Уайти оправдал честолюбивого потомка в их глазах.
– Потому что напомнил о славных делах нашего рода?
– Нет, потому что это было забавно. Конечно, слухи о призраке распространились, и вскоре все захотели получить приглашение переночевать в замке д'Армандов.
– И потому им нужно было быть любезными с Рутвеном и его женой?
– Совершенно верно, Корделия, по крайней мере, внешне.
– И каждый гость хотел остановиться непосредственно в комнате с призраком, я полагаю, – сказал Магнус, снова улыбнувшись.
– Да, и часто возникали стычки, когда обнаруживалось, что комната занята, и гнев обрушивался на голову мажордома.
– Конечно, на твою голову.
– Правильно, Грегори. Но так как это приводило к тому, что гости должны были явиться в следующий уикэнд, Рутвену и его жене это приносило пользу.
– А тебе приходилось стоять на карауле у дверей этой комнаты по ночам?
– Боюсь, что так. Все ночевавшие там хотели быть напуганными, и, конечно, все страшно пугались, и мне выпадала честь их успокаивать.
– И мирить гостей по утрам с Рутвеном?
– Обычно да.
– Но так не могло долго продолжаться, – возразила Корделия. – Рано или поздно все должны были перебывать в этой комнате.
– Действительно, – согласился Джеффри. – В конце концов, на астероиде не так уж много народу.
– Верно, совершенно верно, и никогда я не испытывал такого облегчения, как в тот день, когда виконту надоела голограмма и он приказал дезактивировать ее.
– А его дети не хотели, чтобы она осталась?
– Нет. Они ее ненавидели, потому что одноклассники из-за нее нещадно над ними насмехались...
– Несомненно, налицо ревность, – заметил Джеффри.
– Кому знать, как не тебе, брат?
– ...и из-за поместья, – продолжил Фесс, чтобы не дать возможности Джеффри ответить. – Но, вырастая, дети получали хорошее представление об искусстве и эстетике и уже меньше беспокоились об общественном мнении.