– Да. Конечно, у рода была боковая ветвь и даже не одна...
– По-прежнему есть, – уточнил Род.
– ...но у далеких родственников оказалось слишком много здравого смысла, чтобы потребовать себе замок. И поэтому он стоял заброшенный и мрачный, пока проходили столетия, а тень графа продолжала безустанно преследовать леди Солу, чей призрак, вечно оплакивающий смерть отца, матери и брата, по-прежнему бродит по этим залам в поисках искупления.
– Но ей нечего искупать! – воскликнула Корделия. – Она ни в чем не виновата!
– Тише, дочь! – приказала Гвен, взяла Магнуса за руку и сняла ее со стены.
Молодой человек застыл. Потом постепенно взгляд его снова стал сосредоточенным. Он замигал и повернулся к Гвен:
– Мама, это ты?
– Да, – негромко ответила Гвен. – Это все в прошлом, сын мой, прошли сотни лет. Ты снова с нами, как всегда, с отцом, со мной, с твоими братьями и сестрой.
Магнус, мигая, повернулся к братьям и сестре.
Корделия подошла к матери и уткнулась лицом в плечо:
– Это неправильно, мама! Несправедливо!
– Мир не всегда справедлив, дочь моя, – ответила Гвен. Лицо ее стало мрачным. – А небесная справедливость приходит только после смерти.
– Но какая здесь небесная справедливость, если девушка до сих пор мучается, а лорд избежал наказания и ушел?
– Куда ушел? – спросил Джеффри, скривив губы.
– Хороший вопрос, – отозвался Род. – А что касается этой девушки Солы, я вполне могу понять, почему она осталась здесь. Она считает себя виновной в гибели своей семьи.
Корделия повернулась, широко раскрыв глаза.
– Значит ли это, что для ее освобождения мы должны объяснить, что виновата не она, а граф?
– Да, мы должны попытаться убедить ее в этом. И убедить ее должен тот, кому она поверит, а это трудная задача.
Гвен пристально взглянула на него.
– Ты что-то задумал, супруг мой?
– Всего лишь небольшую демонстрацию, – небрежно ответил Род.
Глава двенадцатая
Остаток дня Гэллоугласы проспали. Солнце уже садилось, когда они быстро подкрепили силы овсянкой и родниковой водой.
– Неужели мы будем сражаться с призраками только с овсом в желудке? – спросил Джеффри.
– Ну, как тебе сказать, овес поможет тебе продержаться, – заверила его Гвен. Она посмотрела на Магнуса, и взгляд ее стал заботливым. – Ты хорошо выспался, сынок?
– Да, хорошо. Но меня посетило на редкость много снов. Граф часто бывал в этом зале, мама.
Все подпотолочное пространство здесь заполнено его жестокостями и унижениями других.
– Ты проснулся сердитым. Магнус кивнул.
– Не могу дождаться, чтобы схватиться с ним в поединке.
– Хорошо, – сказал Род. – Хорошо.
Когда на замок опустилась ночная тьма и свет исходил только от очага и единственной свечи на столе, Магнус повернулся и направился к возвышению, на котором двести лет назад восседал, председательствуя на столь милых его сердцу оргиях, граф.
Большое дубовое кресло оставалось на месте, Магнус положил на него руки и позвал:
– Рафаэль Фер де Ланс граф Фокскорт! Явись на суд!
Сразу вдалеке послышался злобный смех. Он приближался, пока не заполнил весь зал, и вот перед ними во всей красе предстал Фокскорт. Отчетливо видимый, со слабо светящимися очертаниями, он, казалось, нисколько не угомонился и после смерти, настолько силен был этот дух. Мужчина в самом расцвете, лет сорока-пятидесяти с небольшим, с крепким еще телом, с лицом, порочность которого контрастировала с красотой. За спиной привидения будто незримо присутствовали десятилетия познания всей гаммы человеческих извращений и наслаждения злом.
– На суд? – насмешливо воскликнул он. – И кто же будет судить меня, юноша? Ты?
– Я! Но признаюсь: я удивлен, что тебя еще не призвал на суд Всеобщий Судия!
– Я был слишком привязан к радостям этого мира. Особенно наслаждался я зрелищем страданий, которые сам причинял, – призрак наклонился над Магнусом, демонстративно щелкая хлыстом для верховой езды. – Слишком велика моя радость от жестокостей для того, чтобы я смог пуститься в последний путь. А любопытство глупых смертных, подобных тебе, крепче всяких цепей привязывает меня к сцене, где были поставлены при жизни спектакли моих развлечений и проделок.
Магнус стоял неподвижно, он как будто сам начал светиться.
– Ты пришел сюда в последний раз. Но если я слаб, то есть души посильнее, которые поддержат меня, – он указал на семью. – Смотри!
Призрачные огни загорелись над Гэллоугласами. Грегори вздрогнул, остальные сохранили невозмутимость.
Смех графа прогремел в зале:
– И кто же у нас здесь? Два ребенка? Агу-гу-сеньки! И две красавицы! – он спустился с возвышения и приблизился к Гвен и Корделии. – Одна юная, другая в самом расцвете. Но какие же свежие женские души!
– Еще бы, – проворчал Магнус позади него. – Для тебя привычное занятие – совращение невинных!
– Ты ладно говоришь! – граф протянул руки и еще ближе подошел к женщинам.
– Держись подальше от них, грязная тварь! – Род встал перед женой и дочерью, лицо его исказилось от гнева.
Граф остановился.
– А это кто? Мужик, представший пред лордом? Прочь, глупец! – и он сквозь Рода протянул руку, чтобы коснуться подбородка Корделии.
Верховный Чародей полыхнул огнем. Белые языки пламени вырвались из него, обожгли ночь, вытянулись в сторону графа. Призрачная плоть титулованного мерзавца загорелась на призрачных костях.
Призрак закричал, отпрянул, закрывая лицо руками.
Глаза Магнуса сузились, и по телу призрака прошлись дымные полосы, разрывая его на части, которые за несколько секунд рассеялись, как туман на ветру, и только крики от неземной боли продолжали греметь под сводами, постепенно замирая. Наконец все было кончено – исчадие порока превратилось в пыль. Пламя Рода опало, вернулась тьма.
В наступившей тишине Магнус удивленно спросил:
– И это все? Ничего больше?
– Подожди, – ответил Род. – Видишь, как движутся эти обрывки? Они снова собираются.
И действительно, пылинки плыли в воздухе, как светящиеся снежинки, сливались, соединялись, образуя фигуру.
– Я горжусь, что ты заступился за меня, – негромко сказала Гвен, – но, может, не стоило сразу тратить столько сил.