И все-таки даже при этом блестящем начале, показавшем, что еще рано хоронить Наполеона, эта война была во многом непохожа на прежние. Дело было не только в том, что Франция должна была вести ее при неблагоприятных условиях, фактически на два фронта. Около трехсот тысяч солдат завязли в Испании. Армии, действовавшие в Германии, в большинстве своем состояли из новобранцев и иностранных полков, немцы из стотысячной армии Рейнского союза не проявляли энтузиазма, сражаясь с австрийцами, в которых они видели родственный им народ. В Тироле с 9 апреля вспыхнуло национально-освободительное восстание тирольских крестьян под руководством Андреаса Гофера. Тирольские патриоты действовали в сговоре с венским двором, что вряд ли усиливало их позиции. Но тогда как эрцгерцог Карл начал с поражения, крестьянский вожак Гофер в сражении при Изеле одержал победу, освободившую Тироль от франко-баварского гнета[1029]. На севере Германии действовали «гусары смерти» майора Шилле, отряды немецких патриотов Дёрнберга и более мелкие партизанские группировки. Но эти немецкие патриотические силы еще оставались разрозненными и не представляли серьезной опасности. Они, как и победоносно действовавшие повстанцы Тироля, пока еще были важны как грозный симптом: они выступали предвестниками надвигавшейся народной бури.
Новым, непохожим на прежние войны было и боевое настроение, и воля к борьбе австрийской армии. В войне, которую вела Австрия, сливались воедино две различные и в какой-то мере противоположные тенденции. Не подлежит сомнению, что австрийское дворянство, как и венгерское, было враждебно к наполеоновской буржуазной Франции прежде всего потому, что опасалось французского антифеодального законодательства, отмены крепостного права, введения буржуазного Гражданского кодекса Наполеона и т. п. К этому примешивались и династические интересы Габсбургской монархии, после падения испанских Бурбонов вновь поднявшей знамя легитимизма. Но наряду с этой открыто реакционной тенденцией все сильнее проступала иная, исторически прогрессивная — стремление австрийского народа сохранить и отстоять свою национальную и государственную самостоятельность. Народы Австрийской империи не хотели участи Пруссии или Вестфалии; они не хотели жить под пятой иноземных завоевателей. Именно эта вторая тенденция, выражавшая национальные стремления австрийского народа, и придавала его армии стойкость, упорство и волю к борьбе, отсутствовавшие в кампаниях 1796–1797, 1799, 1800 и 1805 годов[1030].
Наполеону пришлось в этом убедиться вскоре же после занятия Вены. Падение столицы не было воспринято как конец войны; оно не сломило воли народа. Напротив, неудачи еще более ожесточили народ и армию; сознание опасности умножило их силы. Наполеон недооценил совершившиеся изменения, он судил об австрийской армии по старинке. 21 мая с острова Лобау, расположенного в рукаве Дуная, соорудив легкий понтонный мост, Наполеон переправил на правый берег армию и атаковал между Асперном и Эсслингом армию эрцгерцога Карла. Сражение, продолжавшееся два дня, отличалось беспримерным ожесточением и кровопролитием; позиции переходили по нескольку раз из рук в руки; но, несмотря на все усилия французов и понесенные ими потери, особенно высших военачальников (Ланн был смертельно ранен, генерал Сент-Иллер убит), двухдневная битва закончилась поражением армии Наполеона. Асперн и Эсслинг остались в руках австрийцев; французская армия, с трудом сохраняя порядок, должна была отступить на исходные позиции. Ф. Энгельс, крупнейший знаток военных вопросов, охарактеризовал Асперн «как первое поражение императора Наполеона, который был разбит здесь эрцгерцогом Карлом»[1031].
Эсслинг произвел огромное впечатление во Франции и в Европе. Хотя Наполеон в опубликованном им бюллетене[1032] всячески превозносил доблесть французских войск и объяснял отступление исключительно разрушением мостов, правда о проигранном сражении облетела весь мир. Парижская биржа ответила на Эсслинг резким падением всех курсов. Когда стали известны официальные сообщения австрийцев, торжествующих великую победу, в кругах, близких к императорскому двору, наступило глубокое замешательство. Несдержанная Полина воскликнула: