Не надо было продолжать, все было понятно. С Парижем все покончено. Он выехал в Рошфор, к морю.
А что же дальше? Куда же ехать? На этой огромной, бескрайней земле он не находил себе места. В Австрию? В Пруссию? В Россию? В Италию? Нет, нет, нет! Он не хотел быть пленником этих монархов. В Соединенные Штаты Америки, как советовали его братья? Тоже нет. Но и во Франции нельзя оставаться ни часу. Завтра он будет пленником Бурбонов. Тогда он принял решение, неожиданное и дерзкое, как он это часто делал в своей жизни, самое невероятное из всех возможных решений. Он решил доверить свою судьбу самому непримиримому, самому беспощадному своему врагу — Англии. «Как Фемистокл, я ищу приюта у очага британского народа», — писал он в письме принцу-регенту, датированном 13 июля 1815 года в Рошфоре.
В субботу 15 июля 1815 года, в утренний час, когда солнце уже высоко поднялось на небе, Наполеон вышел на берег, с тем чтобы на бриге «Ястреб» добраться до английского корабля «Беллерофонт», стоявшего на рейде. Все было кончено. Игра была завершена. «Finita la comedia» — так говорили на родном ему итальянском языке. «La comedia»? Но о чем идет речь? «La Divina comedia» Данте осталась в прошлом; «La comedie humaine» — «Человеческая комедия» Бальзака еще не была создана. Герой этого повествования Наполеон Бонапарт явился в мир на рубеже двух эпох, чтобы сыграть роль, которую нельзя было ни исправить, ни изменить.
Сопровождавшие его люди, описавшие жизнь этого необыкновенного человека, отмечали, что перед тем, как подняться по трапу на покачивающийся на зыбкой волне бриг, Наполеон Бонапарт в последний раз оглянулся, бросил взгляд назад. Что он увидел? Высокое синее небо, яркую зелень травы, легкий голубоватый дымок, подымавшийся над крестьянскими домиками прибрежной деревни. Это и была Франция, его жизнь.
Он повернулся и сделал решительный шаг вперед — шаг по дороге, уводящей в никуда, шаг в небытие.
Эпилог
Великий полководец, знаменитый государственный деятель, человек необыкновенной судьбы Наполеон Бонапарт сошел с исторической сцены в июле 1815 года.
Шесть лет после этого на затерянном в океане скалистом острове еще теплилась жизнь человека, пережившего свою славу. Это была растянувшаяся на долгие месяцы агония узника, обреченного на медленную смерть. Английское правительство, на великодушие которого рассчитывал Наполеон, не оправдало его ожиданий. Оно поставило своего пленника в тяжелые и унизительные условия мелочной и придирчивой опеки, отравлявшей последние годы его жизни. В эти долгие дни испытаний и несчастья он показал мужество и твердость духа, заставившие забыть о многих его прежних преступлениях.
Оторванный от страны, с которой столько его связывало, от всего мира, он жадно прислушивался к голосам, доходившим с далекой от него земли, на которую он никогда не вернется. Он смог убедиться в том, как ошибочны были расчеты тех, кто надеялся, избавившись от него, перехитрить историю и не допустить возвращения Бурбонов. Они были вновь посажены на престол штыками иностранных интервентов, и их вторичное возвращение знаменовало начало мстительной, злобной расправы со всеми, кто их не хотел. После того как был расстрелян Мишель Ней — расстреляна слава Франции! — все поняли, что наступает глухая пора беспощадной, не останавливающейся ни перед чем реакции. Маршал Брюн был убит в Авиньоне без суда. Генерал Рамель был убит в Тулузе, генерал Лагард — в Ниме. Наступило время белого террора. Карно, Друэ д'Эрлон, Лаллеманы спаслись бегством за границу. Даже человек, больше других содействовавший возвращению Бурбонов, Жозеф Фуше, несмотря на все старания, все вероломство и предательство, должен был умереть в изгнании в Триесте, всеми отвергнутый и забытый. Рассказывали, что, когда его хоронили, неожиданно поднялась буря необыкновенной силы; вихри ветра, ливень смели гроб Фуше с катафалка на мостовую, и останки герцога Отрантского в гробу долго еще швыряла из стороны в сторону разбушевавшаяся стихия.
Но узника на острове Святой Елены это уже не трогало. Его дни были сочтены, и он торопливо диктовал свои воспоминания — пристрастные, личные, порой неточные, но которые — он был в том уверен — будут прочитаны всеми последующими поколениями. Он теперь осознавал и отчетливо видел допущенные им ошибки — не все, но некоторые. Одной из главных своих ошибок, имевших для него фатальные последствия, он признал войну против России. Многое он понимал теперь иначе, чем в дни кипучей жизни. Но было уже поздно. 5 мая 1821 года он умер; ему был пятьдесят один год.