Третий атлас представляет собою гигантский биографический и психологический словарь, в котором, точно в списках высшей полиции, каждая личность, заслуживающая внимания, каждый местный отдел, профессиональная или социальная группа и даже каждая народность имеют свой особый ярлык, с сокращенным указанием их положения, нужд, прошлого, типичных свойств, предполагаемых наклонностей и вероятного поведения. Каждый ярлык, карточка, или листок содержит свой вывод; все эти отдельные выводы, строго классифицированные, сводятся к одному общему итогу, а итоги всех трех атласов составляют последнюю, конечную комбинацию, которая дает возможность ее обладателю судить о размерах той силы, которою он располагает.
В 1809 году эти три атласа достигли невероятных размеров, и, несмотря на это, они все целиком отпечатлены в мозгу Наполеона; он знает не только их общий и частные выводы, но и все их мельчайшие подробности; он легко разбирается в них во всякое время, он следит и в целом, и в частностях за положением дел среди различных наций, составляющих в общей сложности до 60 миллионов людей, которыми он править и лично и через посредство своих ставленников,
41
держит, следовательно, в памяти все местности покоренные или пройденные им, т.е. до семидесяти тысяч кв. миль, прежде всего во Франции, с присоединенными к ней Бельгией и Пьемонтом, потом в Испании, из которой он вернулся, оставив там своего брата Иосифа, в южной Италии, где Иосифа сменил Мюрат, затем в центральной Италии, где он уже занял Рим, в северной Италии, куда своим наместником он назначает Евгения, в Далмации, Истрии, присоединенных к его империи, в Австрии, куда он вторгается уже во второй раз, в Рейнском Союзе, который он создал и направляет по своему усмотрению, в Вестфалии и Голландии, где его братья сидят как простые наместники, в Пруссии, которую он покорил, раздробил и эксплуатирует и главные укрепления которой он еще продолжает удерживать; дополните все это еще последней картиной, рисующей Северное, Атлантическое и Средиземное моря, все эскадры континента в открытом море и в портах, от Данцига до Флиссингена и Байонны, от Кадикса до Тулона и Гаэты, от Тарента до Венеции, Корфу и Константинополя 1).
В атласе психологическом и моральном, кроме одного первоначального пробела, который ему никогда не удастся восполнить, потому что он коренится в его собственной сущности, встречается еще несколько ложных выводов в вопросах, касающихся папства и католичества; кроме того, он слишком низко расценивает национальное чувство в Испании и
________
1 ) Сравните в Correspondance письма, помеченный Шенбрунном около Вены, в августе и сентябре 1809 г., и главным образом: 1) письма и инструкции, весьма многочисленные, по поводу английской экспедиции в Вальхерен; 2 ) письма к Шампаньи и инструкции ему же, к переговорам с Австрией (19 августа, 10, 15, 18, 22 и 23 сентября); 3) письма к министру юстиции Ренье и к великому канцлеру Камбасересу относительно отчуждения в интересах общественной пользы. (21 августа, 7 и 20 сентября); 4) письма к адмиралу Декрэ о морских экспедициях в колонии (17 августа и 26 сентября); 5) письмо к Молиену о смете расходов (8 августа); 6) письмо к Кларку о состоянии запасных ружей в складах империи (14 сентября). — Другие письма: заказ двух трактатов по вопросам военного искусства 1 1 октября); два труда, относящихся к истории и захватам папского Престола (3 октября); письмо, имеющее целью приостановить лекции в Сен-Сюльписе (15 сентября), и другое — воспретить духовенству читать свои проповеди вне церкви (24 сентября). — Из Шенбрунна он следит за всеми подробностями общественных работ во Франции и Италии: например, письма к Монталивэ (30 сентября) с приказанием отправить в Парму почтового чиновника, который бы немедленно занялся исправлением прорванной плотины, и другое (8 октября) — с целью ускорить сооружение нескольких мостов и набережной в Лионе.
в Германии, и слишком высоко свой престиж во Франции и в присоединенных странах, как и ту степень доверия и усердия, на которую он может рассчитывать. Но, опять-таки, все эти заблуждения — продукт скорее его воли, чем его ума; время от времени он сам их признает; если у него и появляются иллюзии, то потому только, что он сам себе их создает; если бы его здравый смысл был предоставлен только самому себе, он оставался бы непогрешим; одни только страсти могут затемнять его ясность.
Что касается других двух атласов, особенно топографического и военного, то их точность и полнота остаются всегда неизменны; как бы ни разрасталась и ни осложнялась действительность, до какого бы чудовищного объема она ни доходила в эту эпоху, они отражают ее все также безукоризненно точно.
V.
Но все это невероятное количество заметок составляет только ничтожную долю той умственной жизни, которая кишит в этом необъятном мозгу; потому что из его представления о действительном зарождаются и возникают во множества его понятия о возможном, — те самые понятия, без которых нет возможности ни руководить вещами, ни преобразовывать их; а всем известно, в какой степени он и руководил ими и преобразовывал их. Прежде чем за что-нибудь браться, он выбирал какой-нибудь план, и выбирал его из нескольких 1), после многих проверок, сравнений и неоднократных перемен; следовательно, он усваивал в совершенстве и все остальные. За каждой принятой комбинацией чувствуются целые вороха других отвергнутых комбинаций; их остаются десятки за каждым принятым решением, завершенным деянием, подписанным трактатом, обнародованным декретом, изданным приказом; скажу даже, почти за каждым импровизированным словом или поступком; ибо у него основывается на расчете все, что бы он ни делал, начиная с его кажущихся вспышек и вплоть до самых искренних излияний. Если он и дает им волю, то всегда намеренно, предвидя их эффект, с целью смутить или ослепить. Он умеет использовать
_______
1 ) Он сам говорил: «Я всегда решаю свою задачу несколькими способами».
43
все, и в других и в себе самом, свою страстность, запальчивость, потребность много говорить, все свои недостатки, и все это ради успеха того здания, которое сооружает 1).
Из всех его, действительно, необычайных дарований самым ярким было все-таки его творческое воображение. С первых же шагов его пыл и бурное кипение давали себя чувствовать, под наружной холодностью и жесткостью его сухих, технических предписаний: «Когда я разрабатываю план военных действий, — говорит он Редереру, — нельзя себе представить человека, более малодушного, чем я. Я преувеличиваю все опасности и беды, какие только возможны при данных обстоятельствах. Я переживаю самое мучительное беспокойство. Это не мешает мне, однако, казаться невозмутимо-спокойным для окружающих меня людей; я похож тогда на девушку, которая должна родить 2)».
Страстно, со всем трепетом творчества, весь с головой уходит он в свое будущее творение; душою он задолго переселяется в свое воображаемое здание: «Генерал», — сказала ему как-то г-жа де Клермон-Тоннер, вы строите, скрываясь за лесами, которые сломаете, когда постройка будет окончена». — «Да, сударыня 3)», —отвечает Бонапарт, — «совершенно верно, я живу всегда на два года вперед»... Ответ этот вырвался у него с невероятной быстротой, как
_______
1 ) M - me de - Remusat , I, 117, 120: «Я слышала однажды, как Талейран, воскликнул с оттенком раздражения: ''Этот дьявольский человек обманывает по всем статьям; даже страсти его ускользают от вас, потому что он умеет их выставить притворными, хотя бы они существовали на самом деле». Так, например, перед той безобразной сценой, которую он устроил лорду Уитворту и которая погубила Амьенский мир, он болтал и забавлялся с дамами и своим маленьким племянником Наполеоном с самым веселым и беззаботным видом. Вдруг ему докладывают, что все в сборе. Лицо у него мгновенно преображается, как у искусного актера. Он заставляет себя почти побледнеть; черты лица искажаются; он встает, быстро направляется к английскому посланнику и в продолжение двух часов мечет громы и молнии в присутствии двухсот человек». ( Hansard ' s Parlia mentary History , t . XXVI , депеши лорда Уитворта, стр. 1298, 1302, 1310).—Он говорил неоднократно, что политически деятель должен учитывать все, вплоть до малейшей выгоды, какую он может извлечь даже из собственных недостатков. Как-то раз после одной из таких вспышек он говорит аббату Прадту: «Вы подумали, вероятно, что я страшно вспылил? Разуверьтесь: гнев у меня никогда не поднимается выше вот этого». (Он показал на шею).