2 ) Roederer, III, 495 (8 марта 1804).
3 ) Roederer, III, 537 (11 февраля 1889).
71
дает беспрекословно. И пусть никто не пытается встать между ним и ею: брат Иосиф не смет рассчитывать ни на какое место в этой новой Империи, даже в будущем, и даже на самое второстепенное; пусть не претендует ни на какие братские права 1). Это значит затронуть мое больное место. Он это позволил себе; ничто не изгладит этого из моей памяти. Так отнесся бы страстный любовник, если бы кто сказал ему, что обладал его любовницей, или же рассчитывает добиться у нее успеха. Моя любовница — это моя власть. Я приобрел ее слишком дорогою ценою, чтобы уступить ее другому, или даже допустить какие бы то ни было притязания на нее».
Это честолюбие, ненасытное, ревнивое, негодующее при одной мысли о сопернике, не признает также и никаких границ для себя. Как бы ни была чудовищна достигнутая им власть, он всегда жаждет еще большего; после самого обильного торжества он никогда не чувствует себя удовлетворенным. На другой день после коронации, он говорит Декрэ 2): «Я слишком поздно явился на свет; нельзя больше сделать ничего великого. Моя карьера блестяща, я не отрицаю; мне удалось пробить себе прекрасную дорогу; но какая разница по сравнению с античным Миром! Взгляните на Александра: когда он после завоевания Азии объявил себя сыном Юпитера, то кроме Олимпиады, которая знала, чего ей держаться, кроме Аристотеля да нескольких афинских педантов, весь Восток поверил ему. Ну, а если бы я вздумал провозгласить себя сегодня сыном Отца Всевышнего и заявил бы, что хочу воздать ему хвалу и благодарение за это звание, так не нашлось бы ни одной торговки, которая бы не высмеяла меня в глаза при первом же моем появлении. Народы слишком просвещены в наше время; нечего больше делать».
Однако же и эта высшая, обособленная область, которую двадцать веков цивилизации хранят неприкосновенно, не избегла его хищных замыслов; и здесь он старается захватить побольше, путем обхода, налагать свою тяжелую руку на церковь и затем на папу; и здесь, как и всюду, он берет все, что может взять.
В его глазах ничего не может быть проще: это его право, потому что он один только на это способен. «Мои итальянские
__________
1 ) Там же, III, 514 (4 ноября 1804).
2 ) Marmont, I), 242.
народности должны меня знать настолько, чтобы никогда не забывать о том, что один мой мизинец знает больше, чем все их головы взятые вместе 1)». По сравнению с ним, все они просто дети, несовершеннолетие, также и французы и все остальное человечество.
Один дипломат, который знал его ближе других и имел возможность проследить его личность во всех ее проявлениях, определяет ее следующими решительными словами 2): «Он считает себя каким-то единственным в мире существом, созданным на то, чтобы править и руководить умами, по своему усмотрению».
Вот почему всякий, кто приближался к нему, должен был отрешиться от собственной воли и стать орудием его господства. «Этот страшный человек, — не раз говорил Декрэ 3), — «поработил нас всех; он сковал наше воображение и держит его в своей руке, то твердой как сталь, то нежной как бархат. Но никто не знает, какова она будет сегодня, и нет никакой возможности ускользнуть от нее: она никогда не выпускает того, что ей удалось схватить». Всякая независимость, даже случайная, даже самая возможность ее, его задевает, а так как всякое умственное, или нравственное превосходство легко может стать таковою, то мало по малу он и отстраняет от себя его 4). В конце-концов он держит
__________
1 ) Correspondance de Napoléon I -е r (Письмо к принцу Евгению, 14 апреля 1806).
2 ) М . de Metternich, I, 284.
3 ) Mollien, III, 427.
4 ) N о t e s (inédites) par le comte Chaptal. В период консульства его мнение по большинству вопросов еще не окончательно определилось; он допускал возражения, и тогда еще была возможность что-нибудь объяснить ему и даже доказать преимущество чужого мнения, высказанного в его присутствии. Но с того момента, как он себе составил представления, правильные или ложные, по всем вопросам управления, он больше не советовался ни с кем; он беспощадно издевался над всяким, кто осмеливался высказывать в его присутствии мнение, несогласное с ним, старался высмеять его и частенько говаривал, хлопая себя по лбу, что этот доброкачественный инструмент ему гораздо нужнее и полезнее, чем советы всех тех людей, которые слывут за образованных или опытных... В течение четырех лет он старался окружать себя людьми наиболее сильными и сведущими в своей специальности. А после того к выбору своих агентов он стал относиться совершенно безразлично... Считая себя достаточно сильным, чтобы справиться со всем самому, он старательно устраняет всех тех, чья талантливость или характер его раздражают. Ему были нужны лакеи, а не советники... Министры превратились в простых начальников отделений; Государственный Совет существовал только для того, чтобы облекать в определенную форму указы,
73
около себя только покорные и порабощенные души; его ближайшие слуги это — или машины или фанатики; благоговейные обожатели в роде Марэ, или жандармы, готовые на все, типа Савари 1). С самого начала он низвел своих министров на степень простых приказчиков; потому что он столько же правит, сколько и ведет сам административную часть. В каждом роде службы он так же тщательно вникает во всякую мелочь, как и следит за общим ходом дела; во всех же представителях власти он ищет только дельных писцов, молчаливых исполнителей, послушных работников специалистов, а совсем не советников, искренних и свободных: «Я не знал бы, что с ними делать, — говорит он, — если бы они не отличались некоторой умственной или нравственной ограниченностью» 2). Что касается его генералов, так он и сам признается, что любит венчать славой только тех, кто не умеет ее достойно носить. Так или иначе, но он хочет быть единственным господином всех репутаций, чтобы и создавать и уничтожать их по собственному усмотрению, как для него выгоднее. Какой-нибудь слишком блестящий военный может приобрести слишком большое значение, а всякий подчиненный никоим образом не должен и покушаться выйти из своего подчиненного положения. В виду этого бюллетени изобилуют намеренными пропусками, искажениями и подтасовками: «Иной
________
исходившие от него; всю административную часть до последней мелочи он ведал сам. Все, что его окружало, пребывало в состоянии робости и пассивности: воля оракула выслушивалась и исполнялась без размышлений... Выделив себя из всего Ми pa, сосредоточив в руках своих всю власть и всю деятельность, вполне убежденный, что знания и опыт других людей не могут уже оказать ему никакой услуги, он решил, что ему нужна только сила власти.
1 ) Mémoires inédits de M. X... II, 49. (Превосходная характеристика главных деятелей, Камбасереса, Талейрана, Марэ, Кретэ, Реаля и др.). Лакюэ, заведующий рекрутским набором, представляет собою самый совершенный тип имперского чиновника. Получив орден Почетного Легиона, он говорит с упоением и восторгом: «Чем станет Франция при таком человеке! До каких пределов славы и счастья он доведет ее! Впрочем, если бы только оказалась возможность призывать ежегодно по 200,000 человек! Но, право, при таких размерах Империи это совсем не трудно!» — Также и Мерлен де Дуэ: «Я никогда не знавал человека», говорит он, которому было бы более чуждо чувство правоты и неправоты; все ему казалось хорошим и правильным, если следовало букве закона. У него была даже какая-то сатанинская усмешка, которая каждый раз появлялась на его губах, когда представлялся случай, применяя свою ужасную систему, подписаться под необходимостью какой-нибудь резкой меры или осуждения». Точно также и Дефермон — в области фиска.