Ничего подобного у Наполеона. От этикета, взятого им у старого двора, он сохранил только дисциплину и торжественную пышность церемониала. «Церемониал, — говорит один из его современников — выполнялся точно под барабанный бой; все производилось как бы форсированным маршем». — Эта постоянная гонка, постоянный страх, который он внушает, парализует вокруг него всякое чувство приятности и уюта, всякую возможность свободной беседы и непринужденного общении; ничего внутренне связующего, только приказание и повиновение. Небольшой кружок людей, которых он отличает, «Савари, Дюрок, Марэ, молчат и передают его приказания... Неизменно исполняя только то, что нам было приказано, мы казались и этим людям и самим себе настоящими машинами, очень похожими друг на друга, мало чем отличаясь от тех изящных золоченых кресел, которыми только что украсили дворцы Тюльери и Сен-Клу».
Чтобы машина могла действовать исправно, необходимо, чтобы машинист был заботлив и заводил ее своевременно;
__________
устанавливает учтивую интимность в отношениях к нам наших придворных, трогает их и восхищает гораздо больше, чем можно себе представить».
1 ) М - me de-Rémusat , II, 32, 39.
и Наполеон, в этом смысла, не заслуживал упрека. Его рвение проявлялось особенно энергично после какого-нибудь перерыва. Пока он возвращается из Тильзита, каждый со страхом проверяет свою совесть 1), отыскивая погрешности своего поведения, которые могут вызвать неудовольствие строгого господина. Супруга, семья, высшие сановники, все переживают, в большей или меньшей мере, эти страхи, а императрица, которая знает его лучше других, с трогательной наивностью заявляет: «Император так счастлив, что, наверное, будет очень браниться». И действительно, едва переступив порог, он всем дает почувствовать свой поворот ключа, решительный и энергичный, а затем довольный произведенным впечатлением страха, он успокаивается, как будто забывает все происшедшее и возвращается к своему обычному образу жизни».
Столько же из расчета, как и по склонности, он никогда не расстается со своею царственностью 2). —Отсюда холодное и молчаливое настроение всего двора, скорее грустное, чем величественное; на всех лицах выражение беспокойства... Унылое и напряженное молчание. В Фонтэнбло среди всего великолепия и всякого рода развлечений никто не чувствует настоящего веселья и радости, даже он сам. — «Мне вас жаль, говорит Талейран, обращаясь к Ремюза, — вам приходится увеселять человека, недоступного веселью». В театре он или мечтает, или зевает: аплодисменты запрещены; перед нескончаемой вереницей вечных трагедий двор смертельно скучает... молодые женщины засыпают; из театра все уходят скучными и недовольными.
Та же натянутость и в салонах. «Он не умел, да, я думаю, и не хотел, создавать вокруг себя непринужденной атмосферы, опасаясь даже малейшего подобия фамильярности, в каждом вызывая страх подвергнуться публично какому-нибудь неприятному замечанию. Во время контрданса он прохаживается среди дам, обращаясь к ним с каким-нибудь незначащим, часто неприятным словом, и всегда подходит к ним как-то неловко и неумело». В душе он относится к ним недоверчиво и недоброжелательно 3), потому
__________
1 ) M-me de-Remusat, III, 169.
2 ) Там же, II , 32, 223, 240, 259; III , 169.
3 ) Там же, I , 112; II , 77.
85
что то значение, которым они пользуются в обществе, кажется ему совершенно недопустимой узурпацией».
«Никогда его уста не произнесли перед женщиной ни одного любезного, или даже просто приветливого слова, хотя старание иной раз давало себя чувствовать в лице и в интонации голоса... Он с ними говорит только об их туалетах, в которых считает себя строгим и компетентным судьей, и по поводу которых позволяет себе весьма недвусмысленные шутки; или же о том, сколько у кого детей; спрашивает в грубых выражениях, сами ли они их кормили, пробирает их за их отношения в обществе. Вот почему каждая из них чувствует облегчение, когда он, наконец, удалится от нее 2)».
Иногда он злословит и глумится над ними без всякого стеснения, прямо в лицо, точно полковник со своими маркитантками, и забавляется их смущением. «Да, сударыни, — говорит он им, — вы даете таки пищу языкам добрых жителей Сен-Жерменского предместья; говорят, например, что вы г-жа А... в связи с г. В...; вы г-жа С... с г. Д...» Если он, из полицейских донесений, узнает случайно о какой-нибудь интриге, он немедленно посвящает мужа в то, что происходит».
________
1 ) М. de Metternich, I, 286: «Трудно себе представить большую неповоротливость, чем та, с которою Наполеон держался в гостиной». — Varnhagen von'Ense, Ausgewählte Schriften, III, 77. (Аудиенция 10 июля 1810): «Я никогда не слышал такого резкого, такого жесткого голоса. Когда он смеялся, то в улыбку у него складывался только рот и часть щек; его лоб и глаза оставались неизменно мрачными... Это сочетание улыбки с серьезностью производило впечатление чего-то страшного и пугающего». — Как-то раз в Сен-Клу, в большом дамском обществе Варнгаген двадцать раз подряд слышал от него одну и ту же неизменную фразу: «Как жарко!»
2 ) M-me de-Rémusat, II, 77, 169. — Thibaudeau, Mémoires sur le Consulat, p. 18: «Им случалось порою выслушивать от него довольно сомнительные комплименты относительно своих туалетов и романических приключений; таков был его способ наблюдения за нравами. — Notes (inédites) par le comte Chaptal. «На каком-то празднества в ратуше он говорит одной даме..., которая только что представилась ему: «Боже мой! А мне говорили, что вы хороши собой — Старикам: «Вам уже недолго жить».— Другой даме: «Походы, в которых участвует ваш муж, для вас очень приятное время». — «Вообще, тоном своим Бонапарт напоминал молодого, дурно воспитанного лейтенанта. Нередко он приглашал человек двенадцать или пятнадцать к обеду, а сам вставал из-за стола и уходил раньше, чем был окончен суп... Двор был настоящей галерой, где каждому приходилось грести по приказу».
В своих собственных похождениях он не менее нескромен 1): быстро добившись развязки, он сейчас же разглашает происшествие, называет имя; мало того, рассказывает все Жозефине, посвящает ее во все подробности и не терпит с ее стороны никаких упреков. «На все ваши жалобы я имею право ответить одним неизменным: я».
Действительно, это слово отвечает на все; а чтобы пояснить его, он добавляет: «Я стою особняком в целом мере; я ни от кого не принимаю условий, никаких обязательств, никакого кодекса, даже самого обыкновенного, общепринятого кодекса внешних приличий, который, смягчая и сглаживая первоначальную грубость, дал возможность людям встречаться, не толкаясь и не наскакивая друг на друга. Он его не понимает и брезгливо отмахивается от него. «Я не люблю этого туманного и нивелирующего слова — приличия, которым вы все прикрываетесь на каждом шагу; его выдумали глупцы, чтобы подделываться под умных; это род социальной узды, которая стесняет сильного и служит только посредственности... Ах этот хороший вкус! Вот еще одно из тех классических словечек, которых я не терплю совершенно 2)». — «Оно ваш личный враг, сказал ему как-то Талейран; если бы вы могли с ним разделаться, при помощи пушки, его бы уже давно не существовало».
Потому что хороший вкус — это высший продукт цивилизации, первая интимнейшая часть одеяния, скрывающего человеческую наготу, ближе и непосредственнее всего прилегающая к человеческой личности, та часть, которую она сохраняет на себе последней, после того как сброшены все остальные. А Наполеону даже эта тончайшая ткань кажется помехой; он и ее сбрасывает, инстинктивно, потому что она стесняет его непроизвольные движения; необузданные, властные и дикие движения победителя, который поверг на землю и распоряжается теперь побежденным.