Ропот усиливается; раздаются крики: «Призвать к порядку!» Оратор продолжает:
— Знаете ли вы, чем может стать в любой день ваша постоянная армия? Орудием преступления. Пассивное повиновение — это штык, приставленный к сердцу закона. Да, здесь, в этой Франции, которая для всего мира была носительницей истины, в этой стране свободной трибуны и печати, в этой отчизне человеческой мысли, может настать час, когда всем будут заправлять штык и сабля, когда вас, неприкосновенных законодателей, схватят за шиворот капралы, когда наши славные полки в угоду одному человеку и к стыду всего народа превратятся в Золотую орду, в банды преторианцев, когда шпагой Франции будут поражать в спину, как кинжалом сбира, когда кровь города, растерзанного убийцами, первого города в мире, брызнет на золотые эполеты ваших генералов!
В зале поднимается гул; со всех сторон крики: «К порядку!» Оратору кричат: «Вы поносили администрацию, теперь вы оскорбляете армию!» Председатель призывает оратора к порядку.
Оратор продолжает:
— А если наступит день, когда один человек, который держит в руках пятьсот тысяч чиновников, иначе говоря — весь административный аппарат, и четыреста тысяч солдат, составляющих армию, если этот человек разорвет конституцию, нарушит все законы, преступит все присяги, уничтожит все права, совершит все преступления — знаете ли вы, что сделают ваши несменяемые судьи, опора права, стражи закона? Знаете вы, что они сделают? Они будут молчать.
Крики не дают оратору продолжать. Шум вырастает в настоящую бурю. «Этот человек не щадит ничего! Оскорбил администрацию, армию, а теперь топчет в грязи судейское сословие! Вынести порицание! Порицание!»
Оратора прерывают и заносят порицание в протокол. Председатель предупреждает его, что, если он будет продолжать в том же духе, перед Собранием будет поставлен вопрос о лишении его слова.
Оратор продолжает:
— А ваше духовенство на жалованье у государства? Ваши сановные епископы? В тот день, когда какой-нибудь самозванец вовлечет в свои злоумышления администрацию, правосудие, армию, в тот день, когда все эти учреждения будут забрызганы кровью, пролитой по вине предателя и ради предателя, — знаете ли вы, что сделают ваши пастыри, поставленные между человеком, совершившим эти злодеяния, и богом, повелевающим предать злодея анафеме? Они падут ниц — не перед богом, но перед человеком!
Представляете вы себе, какой взрыв негодования вызвали бы эти слова! Крики, проклятия, угрозы, свистки, шиканье, брань; весь зал вскакивает, многие бросаются к трибуне, ее с трудом защищают судебные приставы! «Оратор не пощадил ничего, осквернил одну за другой все святыни и, наконец, осмелился задеть святая святых — духовенство! И что он выдумал? Что за чудовищный набор немыслимых и гнусных предположений?» Слышите, как ревет Барош и бушует Дюпен? Оратора призвали бы к порядку, вынесли порицание, подвергли штрафу, исключили на три дня из заседаний Палаты, как Пьера Леру и Эмиля де Жирардена; и — кто знает? — может быть, изгнали бы, как Манюэля.
А на другой день возмущенный буржуа сказал бы: «Прекрасно сделали!» И со всех сторон газеты, защищающие порядок, грозили бы кулаками «клеветнику». Даже люди его партии, сидящие с ним на одной скамье, даже его лучшие друзья покинули бы его и сказали бы: «Сам виноват, слишком далеко зашел; зачем ему понадобилось выдумывать такие небылицы и нелепости?»
И после такой мужественной и героической попытки четыре подвергшихся критике учреждения стали бы еще более почтенными и безупречными, чем прежде, и дело, вместо того чтобы двинуться вперед, отодвинулось бы далеко назад.
V Как поступает провидение
Но провидение поступает иначе. Оно разворачивает все это перед вашими глазами в полной красе и говорит: «Смотрите!»
В одно прекрасное утро появляется человек — что за человек? Любой, первый (или последний) встречный, без прошлого, без будущего, без таланта, без славы, без авторитета; кто он такой? Авантюрист? Принц? Да просто у него в руках деньги, банковые билеты, железнодорожные акции, должности, ордена, синекуры, этот человек наклоняется к чиновникам и говорит: «Чиновники, предавайте!»
И чиновники предают.
Все? Без исключения?
Да, все.
Он обращается к генералам и говорит: «Генералы, убивайте».
И генералы убивают.
Он обращается к несменяемым судьям и говорит им: «Судьи! Я уничтожаю конституцию, нарушаю присягу, распускаю Национальное собрание, бросаю в тюрьмы неприкосновенных депутатов, расхищаю казну, налагаю секвестр, конфискую, изгоняю всех, кто мне не нравится, ссылаю кого захочу, открываю огонь без предупреждения, расстреливаю без суда, я совершаю все, что принято называть преступлением, я нарушаю все, что принято называть правом; посмотрите на законы, — они у меня под ногами».