Я начал карабкаться в гору, временами останавливаясь и прячась за деревья. Вскоре я потерял Марко из виду. Боясь неожиданно столкнуться с ним там, наверху, я решил сделать небольшой обход, метров в десять. Ну, вот и конец!
Передо мной раскинули ветви старые сосны. Под их сенью я увидел какой-то цветник. Марко стоял перед ним, все еще держа чемодан в руке. Потом он наклонился, положил чемодан на листья, присел и поднял крышку. И не успел я опомниться, как он выпрямился, держа в руках скрипку.
Я снова перевел взгляд на цветник и только тогда заметил белую плиту. Боже мой! Не на Трех ли я холмах? Не здесь ли могила того советского воина? Ведь Гамачек говорил мне, что где-то тут похоронен русский капитан. Неужели здесь?
…И вот в тиши деревьев неуверенно зазвучала скрипка. Это была тихая, грустная мелодия. Казалось, что она рассказывает о раннем летнем вечере, когда стада возвращаются с пастбищ домой, в избах пахнет топленым молоком и кошки, встав на задние лапы, точат о дерево свои когти… Вот в одном из окон появляется бледное женское лицо. Оно обращено к небу, на котором рождаются звезды. Кто-то зажигает лампу. С улицы доносится тихий звон колокольчиков. Роса ложится на луга, горы еще розовеют, и над ними склоняется синее небо. Кто это там топочет во дворе? Это жеребята резвятся в предчувствии первого радостного галопа…
Я подошел к Марко. Он отнял скрипку от подбородка и, не глядя на меня, спросил:
— Я кажусь вам странным, да? Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший?
— Нет… Почему же? Я вас вполне понимаю, — ответил я торопливо.
— Ничего вы не понимаете. Это я уже давно заметил. Что вам неясно? Скажите прямо.
Я вытер пот со лба.
— Ну… да… Я… Вы правы… Я… не знаю, что у вас было общего с тем человеком… который похоронен здесь… Именно у вас. И вообще… почему вы такой… Почему именно вы…
— Хорошо. Подождите, я только уберу скрипку. Здесь неподалеку есть охотничий домик. Там, думаю, нам будет лучше беседовать.
Мы подошли к домику, почерневшему от времени, Марко толкнул заскрипевшую дверь и жестом предложил мне сесть за стол. Он сел сам, сразу же достал сигареты и закурил.
— Вы спрашиваете, что у меня было общего с тем человеком? — сказал он хрипловато и выпустил дым. — Почему именно я… Да… Каждый год, и всегда двадцать пятого октября, я прихожу сюда. Каждый год. Всегда вот так, один и со скрипкой… Вы спрашиваете, что общего у меня с этим человеком… Ну так слушайте!
…Небольшой отряд разведчиков капитана Воронова вошел в деревню Брезники двадцать пятого октября утром. Низкие домики с соломенными крышами выглядели покинутыми, лишенными жизни. Дома стояли целые, война никак не коснулась их, и казалось, что жители деревеньки отлучились куда-то ненадолго все сразу и могут вернуться каждую минуту. Но во дворах не квохтали куры, не мычали коровы, и лишь поэтому, пожалуй, можно было догадаться, что война дотянула свою страшную руку и сюда.
Когда отряд остановился в верхней части улицы, капитану Воронову вдруг показалось, что откуда-то доносятся звуки скрипки. Мелодия была настолько странной и необъяснимо грустной, что капитан повернулся к коренастому сержанту, осторожно шедшему в нескольких метрах от него, и подозвал его взмахом руки. Сержант бесшумно приблизился к командиру, прислушался и с минуту молчал. Да, теперь Воронов слышал явственно: из дома неслись звуки скрипки.
— По-моему, кто-то играет на скрипке, товарищ капитан, — неуверенно сказал сержант.
— Ждите здесь. Я пойду посмотрю, — сказал Воронов.
— Не ходите, товарищ капитан! А вдруг это ловушка?
— Да нет, не похоже…
— Товарищ капитан… разрешите на всякий случай бросить гранату?
— Вы что, с ума сошли?!
— Товарищ капитан! А если и вправду немцы? Если они только и ждут, что мы клюнем и откроем дверь?..
— Оставьте! И суньте-ка свои гранаты за пояс.
— Слушаюсь!
Грустная мелодия звучала то сильнее, то слабее, она неслась над покинутыми крышами и пела о радости, боли и печали. «Скрипичная соната! — пронеслось в голове удивленного капитана. — Кто же это может играть? В такой забытой богом и людьми деревушке — и вдруг скрипичная соната Бетховена?!»
— Загляну внутрь, — сказал он. — А вы будьте наготове. И прошу: никаких глупостей!
Капитан Воронов дернул дверь, и на него пахнуло запахом словацкой хаты. Главным здесь был аромат мореного дерева, пропитанного дегтем, приготовленным по-крестьянски: из древесного угля, уксуса и сосновой смолы. Капитан оказался в низких сенях и остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте; потом он различил голубоватую печь с отбитой штукатуркой, допотопную лавку и ведро — все то, что беженцы не смогли унести с собой.