Без них никогда не было бы сети лесных лагерей. Это настоящее вооруженное сопротивление, выражение ненависти, отпора, борьбы.
Здесь были убежища, блиндажи, шалаши, охрана, связь, снабжение. В Валчи, Нецпалах, под Врутками, Требистовом, Быстричкой, в Канторе.
В день святого Георгия тронулся лед, вскрылись реки. Шла весна. Капало с крыш. А советские продолжали гнать немцев.
Приходили новые добровольцы. Советские из плена. Чехи из протектората. Поляки с Оравы. Из близи и издалека. Их было столько, что принимали только тех, кто вне закона, особенно дезертиров, а из них тех, кто имел оружие.
Ну и хлопот было!
Легко сказать: летом — дом под каждым кустом. Но где сейчас спрятать всех?
Легко сказать: ешь хлеб, пей воду — не будет тебе на шкоду. Но как долго все это можно вынести?
Настало время рубить, копать, тесать, ломать скалы, мастерить, снабжать, найти новых людей, которые дали бы муку, жиры, бобы, табак; кто добровольно мог бы дать сбрую, телеги, коней.
Это было уже сверх возможностей тех, кто скрывался в лесах, выше сил тех, кто помогал до сих пор.
Это под силу только организации. Сильной, продуманной, тайной. Была такая. Революционные национальные комитеты, В Валчи, Дражковцах, Дольнем Кальнике, Требостове… Они росли, как грибы после дождя. Двенадцать советских беженцев вместе со словаками соорудили избушки, землянки и шалаши в Канторе, в той тихой пологой долине у Склабины. Здесь легко было скрываться, а здешний лесничий Бодя был своим человеком. Вместе с женой он заботился, чтобы партизаны были сыты, дважды в день пек хлеб, помогал чем мог.
— Отец! — вбежав в дом, выпалил Мило. — Я иду к партизанам.
— А мне-то что! — отрезал отец.
— Муж мой! — закричала мать. — У тебя что, разум помутился? Пять детей на шее, Мило уже зарабатывать может, а ты: «А мне-то что!» Как это просто! Пойдет в лес безобразничать?
— Лучше, когда молодое вино перебродит, — забормотал отец. — Кто же выбросит немцев, если не такие хлопцы? Не мы же — седые развалины, про которых смерть забыла, Мило мал, да удал! Вырос как сосна в лесу, Из него будет настоящий парень. Закаляются смолоду.
— Боже! — загоревала мать. — Совсем уж в старости разум теряешь?
«Нет, эту стену не пробить ни головой, ни просьбами», — подумал Мило и решил ничего больше не говорить. Только зря ссориться будут.
Помогла Мило повестка. Не как в той народной песне, где посылает записку королева, нет, господа из Братиславы приказывали ему явиться на принудительные работы. Теперь уж отец сказал сам:
— Мило! Собирайся в Кантор, пока за тобой не пришли. Иначе завтра может быть поздно.
На этот раз мать промолчала. Только заплакала.
Словно по вызову, приехал из Братиславы брат. Он там служил.
Привез хорошие подарки: винтовку в разобранном виде и сверток генеральных карт. Ценный клад. Оружие теперь есть. Возьмем все это с собой и незаметно, чтоб никто не догадался, втроем отправимся. Он, Йожо, Медведь и Дюро Дюрик. За нами придет Пало Грегор — солдат-дезертир из их деревни, который сейчас в Канторе. Соберемся словно на прогулку, возьмем еды. Только чтобы старый Олдхофер не пронюхал. Ведь он лесник и знает лес лучше других.
Так все и получилось. Пришел Грегор, спрятал под пальто винтовку и карты. Когда прокрались за деревню, на радостях от волнения захватило дух. Не выдержали, вынули винтовку, набили обойму патронами и давай стрелять. Звуки выстрелов весело разлетелись по лесу — салют на прощание со старой и навстречу новой жизни. Эхо разнеслось по лесам, даже сойки закричали испуганно.
К вечеру добрались до цели.
Перед ними лежала поляна. Он сразу узнал ее. Но сейчас она выглядела совсем иначе. Партизаны, кони, у леса избушки, шалаши, палатки, костры. Когда стемнело, приблизились к костру. Трещали поленья, разлетались искры. Где-то пели. Из котла доносился приятный запах. Вот о такой жизни он мечтал. Из-за этого не спал. Свобода! Лесной хлопец. У богатых отбирать, бедным раздавать. Как Яношик.