— Я правильно тебя поняла? — спросила Анна.
— Ты поняла прекрасно. Это был план, разработанный твоим отцом и осуществленный мною. Мы все сделали, чтобы Пеннизи плохо кончил. Разорение стало для него возмездием. А наши деньги вернулись к нам вместе с доказательствами продажности министра.
Анна была ошеломлена.
— План блестящий, — признала она. — Но, как только министр поймет, что, помимо всего прочего, он еще и потерял свое состояние, разъярится, как зверь. Тогда уж он наверняка постарается доказать, что старик не мой отец.
— Возможно, и разъярится, — сказал Пациенца. — Но он только пыль поднимет.
— А эти злополучные письма, что они представляют собой?
— Это письма, которые Немезио написал Марии из Парижа в 1939 году. Их перехватила тайная полиция, и с них сняли копии. Некоторые оказались в руках Сильвии де Каролис, которая пыталась шантажировать старика, но в результате лишь отправилась в изгнание.
— Теперь я понимаю, что заставило его изменить свое мнение относительно нерасторжимости брака, — сказала Анна, задумчиво кивая. — Но что же такое в этих письмах, о которых знают все, кроме меня?
Миммо Скалья не смог скрыть своего замешательства. Он завертелся на стуле, взял в руку пузырек с чудодейственными каплями, но тут же снова поставил его на столик. Достал сигарету и жадно понюхал ее.
— Иной раз закурить, — с сожалением вздохнул он, — это большое психологическое облегчение.
Анна взглянула ему прямо в глаза.
— Дядя Миммо, — с ласковым укором сказала она. — Не води меня за нос.
Пациенца закинул ногу на ногу и сложил руки на коленях, подавшись вперед.
— Ты знаешь, что между нами полное доверие, — проговорил медленно он. — Но то, что я должен рассказать тебе — вещь чрезвычайно деликатная. Это история об интимных отношениях: речь идет о твоей матери.
— У нее были другие мужчины, кроме Немезио и старика? — встревожилась Анна.
— Да нет, — сказал он. — С чего ты взяла?
— Тогда, во имя всех святых, проясни это дело. Чтобы меня зачать, отец и мать должны были спать вместе. — Последовала длительная пауза. — Так ты скажешь мне или нет, что за чертовщина была в этих письмах?
— Там написано, — пробормотал адвокат, набираясь духу, — что в июле 39-го года, когда ты была зачата, твоя мать и Немезио тоже имели… ну… интимное сношение.
— Так это и есть доказательство, что я не дочь Чезаре Больдрани, — воскликнула Анна.
— Да нет, — возразил Пациенца.
— Но почему нет?
— Потому что в то же самое время твоя мать…
— Моя мать?.. — напряглась Анна, которая хотела знать всю правду.
— Твоя мать была и с Чезаре. Вот я тебе и сказал, — наконец-то освободился он от этой тяжести.
Анна побледнела и бессильно поникла в кресле.
— Это хуже, чем я думала, — проговорила она с тоской. — Нельзя доказать, что я дочь Немезио, но также нельзя доказать, что я дочь Больдрани. Одно несомненно — это то, что я дочь…
— Не надо, — прервал ее Пациенца.
— Ты прав. Извини, — прошептала она, осознав, куда мог завести ее гнев. Она вспыхнула от ярости, потом побледнела, и сердце тоскливо сжалось в груди. — Дядя Миммо, — взмолилась она, — но кто же мой отец?
— Твой отец — Чезаре Больдрани, — убежденно сказал тот.
— Но кто может это доказать? — спросила она с тревогой.
— Я могу сказать тебе одну единственную вещь, Анна. До тех пор пока у старика не было стопроцентной уверенности, что ты кровь от крови и плоть от плоти его, он отказывался дать тебе свое имя.
— Кровь от крови, — пробормотала Анна, вспоминая. — У меня первая группа крови, у Чезаре тоже первая…
— Так проблему не решить, — охладил ее Миммо Скалья. — Это было бы слишком просто. Я выяснял: у Немезио тоже первая. Миллионы мужчин имеют эту группу крови.
— Мы на том же самом месте, — пала духом Анна.
— Но я убежден, что где-то существуют доказательства отцовства старика, — повторил он.
— Тогда мы должны найти их.
— Для тебя или для министра?
— К черту министра! — сказала она с холодной твердостью, напоминавшей старика. — Он может шуметь сколько ему вздумается. Теперь я сама, только сама хочу знать, кто я. Иначе я просто сойду с ума.
Бледное зимнее солнце затянулось туманом, и за окном начало смеркаться.