- И снова я не соглашусь с Вами! – Марина покачала головой. – Ведь Вы заботитесь обо мне! Вы всегда очень добры ко мне, даже сейчас. Я не верю, что Вы просто притворяетесь. Ведь общества больше нет, притворяться не перед кем.
Владимир Николаевич задумался над ее словами и ответил не сразу:
- Мне уже и самому трудно понять, когда я притворяюсь, а когда нет. Ты очень хорошая девочка, и мне самому всегда хорошо с тобой. Я как будто перестаю себя чувствовать таким старым, бесполезным, несчастным и… черствым. А сегодня я даже пожалел, что не захотел еще детей… Если бы у меня была такая дочка, как ты, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.
Марина немного смутилась:
- А у Вас была возможность завести еще детей?
- Да, моя жена как-то заикалась об этом. Примерно через полгода после смерти сына. Она сказала, что мы могли бы попробовать, она была еще в том возрасте, когда еще есть немного времени. Но я только раскричался на нее, и мы в очередной раз поругались. Я не мог представить себе другого ребенка на его месте. Я никого больше не хотел. Наверное, это и стало последней каплей, после которой мы с женой поняли, что наш брак уже ничто не спасет.
- Значит… - Марина поставила чашку на прикроватную тумбочку. – Вы теперь жалеете об этом?
- Раньше особенно не жалел, - он покачал головой. – А теперь вдруг… - Владимир Николаевич запнулся и потер кончиками пальцев глаза, словно они внезапно защипали. – Теперь вдруг начинаю жалеть, Марина. Если бы тогда мы с женой все-таки завели ребенка, мне бы снова было о ком заботиться. Конечно, я никогда не забыл бы и не разлюбил своего сына. Но другой ребенок помог бы мне справиться с той болью.
Владимир Николаевич был таким напуганным, расстроенным и потерянным, когда произносил эти слова, что Марина не выдержала, выбралась из кровати, подошла к Владимиру Николаевичу и обняла его за плечи.
- Если хотите, я буду Вашей дочкой. Какая в конце концов разница? Моим родителям все равно не до меня, даже если мир вернется на свое место. Родители продолжат ссориться, к тому же, у них есть теперь Миша. А у меня нет никого. И у Вас тоже.
Владимир Николаевич поднял на Марину изумленный и растроганный взгляд:
- Дочкой? – переспросил он. – Но дорогая моя, ты мне уже во внучки годишься!
- Ну и ладно. Мне все равно, например. Просто представим, что мы родственники, а насколько дальние не важно.
Владимир Николаевич улыбнулся. Взгляд его потеплел, морщинки на лбу разгладились.
- Все-таки, ты удивительная девочка. Я так рад, что встретил тебя.
- Так Вы согласны? – не сдавалась Марина.
- Согласен, согласен, - закивал Владимир Николаевич. – Только предупреждаю, что дедушка из меня никудышный. Я так долго ни о ком не заботился и никому не давал мудрых советов, что могу разочаровать тебя.
- Пока меня все устраивает, - серьезно сказала Марина, и Владимир Николаевич расхохотался.
В ту ночь они говорили еще долго. И Владимир Николаевич больше не грустил.
========== 35 ==========
I know it’s over
And it never really began
But in my heart it was so real
(The Smiths)
Весь следующий день они провели в пути. За рулем на этот раз был Саша, рядом с ним сидела Юля, погруженная в свои мысли, а Владимир Николаевич и Марина болтали на заднем сидении. За весь день Юля ни разу не притронулась к дневнику Виктора Валентиновича, и Саша гадал, почему. Ему казалось, что ей не терпится дочитать дневник до конца. Но спросить об этом он так и не решился, опасаясь навлечь на себя праведный гнев.
На ночь они остановились в очередной маленькой заброшенной деревушке, потому что останавливаться в заброшенных городах ни у кого желания не было. Почему-то в деревне их оторванность от прежней жизни ощущалась не так остро.
Утомленные после двух дней дороги и почти бессонной предыдущей ночи, все уснули сразу, и никакие мысли их уже не мучили. В семь утра они вновь отправились в путь и через четыре часа были наконец в Петербурге.
Лицезрение пустых улиц уже не вызвало ни у кого недоумения или огорчения. Эмоций ни у кого не осталось. В городе за руль снова сел Владимир Николаевич, который единственный уже бывал здесь.
- Сейчас я отвезу нас в центр, - сказал он. – Там же мы и поищем себе место, где можно обосноваться.
В Петербурге совсем не было снега, и это немного отвлекало от мыслей о пустоте этого покинутого жизнью города. За прошедшие недели они так привыкли к вечной зиме и ежедневному снегопаду, что вид голого асфальта и нетронутой льдом Невы был настолько поразительным, словно они попали в другой мир. Как бы там ни было, но восемнадцатого ноября в Питере была совсем другая погода, и именно с такой погодой этому городу было суждено застыть во времени.
- Как красиво! Вы только посмотрите! – восклицала Марина, прилипнув лицом к окошку. Центр города моментально оживил всю компанию.
Петербург предстал перед ними величественным и спокойным. Казалось, его нисколько не угнетало отсутствие людей. Петербург словно говорил, что он уже такое повидал, что происходящее сейчас его совершенно не волнует.
- Давайте здесь остановимся! – попросила Марина, когда они подъезжали к маленькому мостику через Фонтанку. – Я так хочу уже пройтись своими ногами и вдохнуть Питерский воздух!
И они остановились прямо под бронзовыми копытами лошадей на Аничковом мосту.
Воздух Петербурга оказался холодным и сырым. Пронизывающий ветер так и норовил забраться под одежду и ужалить холодом.
Марина подбежала к краю моста и перегнулась через бортик, глядя на воду. Вода была почти черной и тихой, тронутой легкой рябью. Она словно подрагивала от ветра.
Юля тоже облокотилась на перила и втянула голову в плечи. Саша стоял рядом. Все молчали. Радость от прибытия в Петербург, радость от созерцания его красоты внезапно потускнела.
Они смотрели на мертвые воды немой темной реки и как никогда остро ощущали свое одиночество.
*
Юля всегда недоумевала, почему лето – самое короткое время года, а зима – самое длинное. Лето всегда пролетало так быстро, словно неделя была равна одному дню. Но то лето, которое она провела с Виктором Валентиновичем, оказалось самым коротким. Все-таки время часто оказывается настоящим предателем.