Вновь дойдя до Дворцовой площади, они завернули туда, куда еще не ходили и набрели на Исаакиевский собор. Не удержавшись, они заглянули внутрь, но не смогли пробыть в соборе и пяти минут. Сумрачная атмосфера действовала угнетающе, отовсюду на них смотрели суровые лики святых, которые словно обвиняли их в исчезновении всего мира. Как бы там ни было, но это место уже не было местом, где можно спокойно обратиться к Богу. Никому не верилось, что Бог сможет услышать их отсюда.
- А давайте лучше поднимемся на колоннаду! – предложил Владимир Николаевич, который всегда умел сглаживать тягостное впечатление увиденных ими мест. – Когда-то мы поднимались туда с женой, вид открывается просто потрясающий! Город как на ладони!
Конечно же, Марина приняла эту идею с восторгом, и они обошли собор, чтобы войти с другого входа. Наверх они поднимались по витой каменной лестнице, которой, казалось, никогда не будет конца. Марина бодро бежала впереди всех, а следом за ней, отставая на пару десятков ступеней, плелись Саша, Юля и Владимир Николаевич.
- Боже всемогущий, - стонал Саша. – Мы уже сутки поднимаемся! По-моему, я уже успел состариться!
- Тогда я уже успел умереть, - мрачно пошутил Владимир Николаевич, и все рассмеялись, несмотря на ноющую боль в ногах.
За каменной лестницей последовала железная, с остекленной крышей, и Саша чуть не расплакался, когда увидел ее, ведь он был уверен, что подъем наконец-то окончен.
- Надеюсь, это стоит того, иначе я сброшусь с этой колоннады, - проворчал Саша.
- Стоит, поверь мне, молодой человек, - улыбнулся Владимир Николаевич, и Саша внезапно поверил ему.
- Ну же, давайте быстрее! – кричала сверху Марина, которая уже поднялась. – Тут осталось совсем немножко! Вид открывается обалденный!
И это было правдой. Когда они наконец оказались наверху, на узкой смотровой площадке с перилами, они забыли про только что пережитый подъем, про боль в ногах, про ноги и вообще про все на свете. Они шли вдоль перил, обходя башню по кругу и осматривая город со всех сторон. Крошечные домишки внизу, серая и мрачная Нева, Александрийский театр, купола далеких соборов, заводские трубы и застывшие подъемные краны, которые так и не успели завершить строительство. И ни одного человека там, внизу. Ни одного признака жизни, движения. Даже деревья как будто застыли и не хотели шевелиться, замерли, уснули вечным холодным сном. Низкие серые облака нависли над городом, солнце садилось, и Петербург готовился погрузиться во тьму. Наступит ночь, и ни одного огня не зажжется там, внизу.
Юля прислонилась к колонне и смотрела на дрожащие воды Невы вдалеке. Она улыбалась. Она была потрясена величием и красотой этого огромного города, такого прекрасного и такого гармоничного. Этот город словно жил своей жизнью, даже сейчас, без людей. Он словно был самостоятельным организмом, самодостаточным и сильным. Он заряжал энергией, он вселял веру.
- Красиво, правда? – прошептал Саша где-то над ухом. – Я даже не думал, что будет так здорово. Просто дух захватывает!
И в его голосе Юля услышала то, что билось в ее собственном сердце, и она поняла, что они чувствуют сейчас одно и то же.
- Красиво… – отозвалась Юля. Внезапный порыв ледяного ветра коснулся ее лица и шеи, Юля вздрогнула и добавила, поежившись: - Только вот холодно.
И Саша, ничего не говоря, обнял ее сзади, защищая от ветра. А Юля поразилась тому, как Саша может быть одновременно таким пошлым идиотом, и в то же время таким милым и заботливым парнем. В его объятии не было никакого намека на романтику – он действительно хотел согреть ее. И в то же время в нем что-то все же было, в этом объятии. Но Юля не знала, что.
Она смотрела на этот исчезнувший город и думала о том, как же все-таки странно повернулась ее жизнь. Когда-то она так хотела умереть, но в итоге она стоит здесь и смотрит на мертвый город. Все эти люди, которых здесь больше нет, вряд ли они хотели погибнуть. И, тем не менее, они возможно погибли. А она, которая мечтала о смерти, сильнее их всех, стоит здесь живая и почти невредимая. Почему Бог отбирает жизнь у тех, кто действительно ее любит, и заставляет жить тех, кто эту жизнь совсем не ценит и не бережет?
Юля приложила столько усилий, чтобы избавиться от непосильного груза жизни, но смерть не захотела принимать ее. Смерть оттолкнула ее. Она почти приняла Юлю, но в какой-то момент отвергла, словно передумала. Юля пережила клиническую смерть, они была одной ногой там, куда живые люди никогда не шагают и откуда очень редко возвращаются. Но почему-то смерть отказалась от нее. Почему?
Раньше Юля часто думала об этом. В первые месяцы после того, как она вернулась в мир живых, она все пыталась вспомнить, что пошло не так и почему. Она была уверена, что видела что-то по ту сторону, видела что-то там, где она побывала, когда находилась в состоянии клинической смерти. Она все цеплялась за эти обрывочные воспоминания, но так и не смогла ничего вспомнить. Ни темного коридора, ни лестницы в небо, ни встречи с Богом, который сказал бы ей возвращаться обратно, потому что ее время еще не пришло – ничего такого не было. Смерть просто отвергла ее и заставила жить дальше. Но что-то там все равно было. Оно отпечаталось в сознании Юли, но так глубоко, что извлечь его оттуда не представлялось возможным. Разве что под гипнозом. Юля часто завидовала тем, кому удавалось в состоянии клинической смерти узнать какие-то тайны мироздания и вернуться в свое тело уже другим человеком. Юля тоже вернулась в свое тело другим человеком, но другим в плохом смысле. Она вернулась в свое тело еще более опустошенной, чем была раньше. И она не смогла чудесным образом изменить свою жизнь, ее жизнь не стала лучше. Она стала еще более пустой и бессмысленной, чем была раньше.
И все равно Юля почему-то была до сих пор жива. Почему?
Мертвый Петербург не мог ответить на ее вопрос, и Юля вздохнула. Почему она, недостойная жизни, стоит здесь и смотрит на эту завораживающую красоту? А люди, которые жили в этих домах, там, внизу, исчезли, возможно, навсегда. Они не просили об этом, но жизнь распорядилась по-своему.
Юля явственно ощутила, как что-то в груди болезненно сжимается. Ничего подобного она не ощущала уже очень давно, наверное, с тех пор, как ей было девятнадцать лет, и она собиралась убить себя. Юля ощущала чудовищное, всепоглощающее сожаление от того, что всех этих людей больше нет. Впервые за все это время, что она прожила в бесконечном восемнадцатом ноября, Юля по-настоящему захотела вернуть мир обратно. И пусть сама она давно умерла, умерла в тот октябрьский день, восемь лет назад, пусть этот мир живет. Потому что он прекрасен. Он так прекрасен, что Юля обязательно бы заплакала, если бы могла плакать.
- Мы должны вернуть все на место, - сказала Юля твердо.
Саша молчал несколько секунд, а потом спросил тихо:
- Тебе грустно от того, что всех этих людей больше нет?
Юля кивнула.
- Они должны жить. Должны продолжать проживать свои жизни. Никто не смеет отнимать у них это право.
Саша обнял ее крепче и тихонько усмехнулся:
- Юля, моя дорогая. Кажется, в тебе действительно проснулась любовь к этому миру. Ты впервые подумала о других, а не о себе.
- Сама не знаю, что со мной… – прошептала Юля растерянно. - Этот красивый вид так странно действует на меня.
- Да. Он заставляет даже нас забыть о своем эгоизме, - сказал Саша уже серьезно. – Что ж. Если мы действительно возьмемся за это, все у нас получится, ведь правда? Когда два эгоиста берутся за спасение мира, это дорогого стоит!