Парень лет двадцати, осунувшийся после многих нелегких дум, подошел к большой фотографии:
– Такой была моя мама четырнадцать дней назад.
Экран погас. Но Артур успел нажать сохранение.
И долго смотрел в лицо, ставшее устрашающим, на плоское, незаметное под одеялом тело, на блестящую россыпь волос по кружевной простынке – единое, что осталось от померкнувшей красоты. И на портрет.
Белокурая неговорливая женщина смотрела в глаза художника рядом с властным портретом банкира. Что таил в себе этот взгляд? По коже сквозил мурашек, и аура наполнялась чужой трепещущей аурой… Откровение не давалось.
Вернее всего, пожалуй, было взять за основу несколько любительских фотографий, где шестнадцатилетняя Лина отдыхала с подружкой на пляже. Загорелые милые личики, испачканные в песке, над искристой морской волной, в компании волейболистов, смех и шутки по всякому поводу. Вроде бы, хорошо. И тематика очевидна: беззаботная ранняя юность, ожидающая любимого. Лучше – если родного, единственного на вечные времена. Так у них и получилось. Леди Райт всего тридцать девять, а Бенджамину-младшему скоро будет двадцать один, по сведениям всепронырливой многознайки Википедии. Встреча на ступеньках Суррея однажды решила все. Любовь, ну что тут поделаешь, стал Бенд для молоденькой Лины слепящим светом в окошке.
Артур спустился на пляж, в этом году пустующий по поводу пандемии, и целый день добросовестно продумывал композиции, набрасывал на листах, продирался упрямо вперед, понимая: не то, не то! И заснул в мастерской на диване, утомленный и разочарованный.
К утру эскизы покрылись махровой зеленой плесенью. Ну что ж, поделом. Парень сгреб забракованное в камин, поджег, наблюдая, как пламя съедает чужое не бывшее. В чем он ошибается? Что недосказывает она?
В нетерпеливом желании ухватить за хвост ускользающее, Артур распечатал фото студенческих вечеринок форматами А-1, прикрепил на стены. И долго ходил кругами по комнате, наполненной многими взглядами, различая их голоса, ловя мелодии музыки, отзвучавший отрывистый смех...
К вечеру улеглось. Она не должна быть одна. Юная Лионель не ждала – она тайно любила. Надо сделать двойной портрет. Будущие супруги, еще не открывшие сердца, должны стоять рядом. Не близко. Чуть поодаль, как на фото, где Бенджамин-пятикурсник неотрывно смотрит на новенькую. Всегда на нее одну. За полночь эскиз был готов. Взгляд девушки ускользал, не подчинялся замыслу. Но это, пожалуй, и правильно: не желала юная леди признаться в первом влечении, сказывалось суровое пуританское воспитание.
К утру картинка измялась и покрылась кровавыми пятнами.
Но Артур уже видел: идиллия была раскидистой ложью, которую выдумал сам. Попал под влияние сильной всеподчиняющей личности, десятки лет доминирующей в семействе непротивленцев, не замечавшей давления собственного деспотизма.
Парень сжег кровавый макет, убрал со стен фотографии. Этой ночью, в отрывочных снах, Лионель ему говорила. И он понял. Грунтованный холст принял набросок, возникший, казалось бы, из ниоткуда. Тонкая кисть накладывала уверенные мазки, утомленный взгляд отдыхал на бескрайней сини за окнами. «Только бы дождалась! Если б только она дождалась!»
Через месяц подержанный «Форд» непрославленного художника тормозил у кованных врат усадьбы «Гнездо альбатроса», ажурами стрельчатых башен устремленной под облака, искристым сахаром пляжа обрамляющей воды Атлантики.
Ворота открылись, машина вошла в рукав автомойки и получила бесплатную дозу лоска с мефлохлорином. Считается, смрадная жидкость уничтожает вирусы на десятки ярдов в округе и, может быть, в самом деле спасает от пандемии. Тем не менее, посетителям полагалось оставить авто и пройти пешком под деревьями до крыльца, где незримый дворецкий (приятный вежливый голос, исходящий от ближней стенки) предлагал им стерилизацию рук, лица, волос и костюма. Получив свою порцию крефф, Артур оказался в холле.