Сравнение было удачным. Зеленое пятно действительно своим очертанием напоминало форму пирога, заостренный конец которого упирался в город Брянск.
— Пирог жирный, заманчивый; который, уж раз немцы кидаются на него, да начинка не по зубам, — говорил Бондаренко.
В тылу врага, в Брянских лесах, я находился уже больше полугода. Но то, что мы, партизаны, отвоевали у врага, впервые наглядно, на карте, довелось увидеть лишь в этот жаркий день. Схемы, составляемые мной со слов товарищей, не давали полного представления о территории, которой мы владели. Только теперь я мог как следует оценить наши успехи. «Огромная территория», — подумал я.
Бондаренко словно угадал мою мысль.
— Сто пятьдесят километров в длину и до восьмидесяти километров в ширину, всего двенадцать тысяч квадратных километров — вот какой это пирог! — сказал он, постукивая по карте карандашом. — Двенадцать тысяч квадратных километров! Целое государство! Фронт немцев где-то там, на востоке, а мы тут растянулись поперек дорог и знать ничего не хотим. Вначале гитлеровцы говорили, что партизаны — это чепуха, отчаявшиеся одиночки, большевистские агенты-фанатики и дни их сочтены. А теперь возмущаются, кричат: дескать, разбой, русские нарушают законы, ведут войну варварскими методами. И Гитлер беснуется, устанавливает все новые сроки для ликвидации партизан. А уничтожить их в новые сроки не удается.
На краю карты лежал блокнот Бондаренко. Я машинально открыл его и прочитал запись. Видимо, это были наброски к докладу партизанам:
«На этой сравнительно мало заселенной местности мы освободили и удерживаем в своих руках четыреста десять сел и деревень с населением около миллиона человек. Мы не только спасли людей от рабства, но и не дали немцам строить руками этих людей укрепления и дороги, отбили у немцев наш хлеб, скот, лес…»
Бондаренко заметил, что я читаю запись в блокноте.
— На запись не смотри, не в ней дело. Обрати внимание вот на эту паутину, — и, пробегая карандашом по линиям железных дорог, он начал детально описывать обстановку: — Как тебе известно, Брянск важный железнодорожный узел. Здесь, во-первых, проходит железная дорога Киев — Брянск — Москва. Более ста километров ее тянется через наш партизанский край. Около шестидесяти километров этого пути? от Середина — Буды до Святое, мы вырвали из рук немцев, взорвали, разрушили, и дорога не работает. Во-вторых, железная дорога Харьков Сумы — Хутор Михайловский — Унеча, начиная от Знобь-Новгородской до реки Судости, тоже в наших руках. Красная Армия при отходе взорвала мост через Десну, немцы попытались его восстановить. Когда восстановительные работы подходили к концу, Кошелев напал на мост и опять его взорвал, а дорогу так расковырял, что вот уже более трех месяцев на ней нет движения. В-третьих, дорога Харьков — Льгов — Брянск; в движении поездов по этой дороге происходят ежедневные перебои. Не проходит суток, чтобы ее не атаковали отряды Суслина и Понуровского, Дуки и Ромашина, Балясова, Ткаченко и Паничева, Покровского и Гудзенко. Около семи тысяч партизан сидят на этой дороге на протяжении почти ста километров от Комарич до Брянска. Враг лишен всякой возможности шаг шагнуть без риска нарваться или на партизанскую мину, или на засаду.
Я внимательно рассматривал карту, изучал дислокацию отрядов и поражался тому, как удачно, искусно чья-то опытная рука расположила партизанские группировки. Ни один участок дорог в Брянских лесах не оставляли партизаны в покое.
— Наконец, и это главное, железная дорога Брянск — Гомель, — продолжал Бондаренко. — Она тянется на запад, минуя наш партизанский край, и уходит в глубинные пункты Германии. Весьма важная артерия. Она питает почти всю немецкую армию на Брянском фронте. Но теперь мы и до нее добрались, и уж это тебе известно лучше, чем мне… — Бондаренко имел в виду операцию, которую провел наш отряд 21 мая. — Теперь немцам и на этом участке хватит работы самое малое недели на две. Короче говоря, артерия сильно кровоточит. А фронт не терпит, не ждет, в особенности теперь, когда под Харьковом у них ад кромешный. Из последних сил рвутся гитлеровцы к Волге, а тут какие-то партизаны нарушают перевозку, срывают планы. Есть отчего покой потерять.
Имеются в моем дневнике и другие записи. Они отражают взгляды на партизанскую борьбу кадровых военных. Военные люди, особенно средние и старшие офицеры, с трудом привыкали к своеобразным условиям партизанской жизни, к масштабам и формам партизанской деятельности. Некоторые рассматривали свое пребывание в отрядах, как явление временное; они скучали по своим частям, по армии, по «настоящей» войне.