Я не помню многого из своего детства, до того как мои папы меня удочерили, но знаю, что оно оставило во мне какую-то зияющую дыру. И я до сих пор пытаюсь разобраться, чем ее можно заполнить.
– Так вот почему ты не перекрашиваешь свою машину? Чтобы иметь возможность свысока смотреть на тех, кто хоть что-то заработал в этой жизни? – огрызаюсь я, раздраженная тем, как легко он умеет задеть меня одной фразой.
Грейсон фыркает и качает головой.
– Да нет, конечно. Мне плевать на других людей.
– Но при этом у тебя куча времени, чтобы цеплять меня.
Его лицо становится серьезным, он сосредотачивается на дороге.
– Ты права. Но ты – другая.
– Почему?
Он медлит с ответом, но, кажется, говорит совсем о другом.
– Я езжу на этой машине, потому что она напоминает мне, откуда я. Моя мать пахала на трех работах, чтобы купить ее. И я никогда не забуду тот взгляд, с которым она вручила мне ключи… Как будто это было недостаточно. Как будто она была недостаточно хороша. Черт, я тогда чуть не разрыдался.
Грейсон глубоко вздыхает.
– Это был день, когда я пообещал себе, что никогда ее не подведу.
Ну, после этого мне и сказать нечего. Из всех возможных вещей, которые мог бы ляпнуть Грейсон, честность была последней в списке. Особенно на такую личную тему.
– Я сказал ей, что обожаю эту машину, но на самом деле я имел в виду, что люблю ее. Она сделала все это, лишь бы мне не пришлось работать после школы и чтобы я мог полностью сосредоточиться на бейсболе.
– Твоя мама звучит как невероятная женщина.
В груди что-то сжимается, напряжение поднимается к вискам. Его мать так сильно его любила, что готова была пожертвовать своим благополучием ради него. Моя же… не любила меня достаточно, чтобы хотя бы остаться дома. Не говоря уже о том, чтобы накормить.
– О, она именно такая, – Грейсон слегка улыбается. – И видеть, как она светится от счастья каждый раз, когда я приезжаю домой на этом пикапе, для меня ценнее, чем особняк, который я купил ей на свой первый контракт в высшей лиге.
Я молчу. Каждый раз, когда в голову приходит хоть что-то, я останавливаю себя, потому что все мои мысли крутятся вокруг одной странной идеи: Грейсон – хороший человек. А говорить такое после его недавнего наезда в мой адрес как-то... неловко.
Он протягивает руку и прибавляет громкость на радиостанции с хард-роком, словно слышит мой внутренний диалог. Почему вдруг между нами стало так... странно?
Но долго думать мне не приходится – он резко сворачивает с шоссе и въезжает на парковку школы.
– Charlotte High?
Грейсон загоняет пикап на свободное место и отстегивает ремень.
– Это моя старая школа.
– Ну, я догадалась. Но что мы тут делаем?
Он просто открывает дверь и выходит, как будто этим все объясняется. Потом обходит капот и открывает мою дверь.
– Почему мы в твоей школе? – повторяю я, но он не отвечает. Просто хватает меня за руку и переплетает наши пальцы, будто совершенно нормально держаться за руки со своим адвокатом.
Я пытаюсь выдернуть ладонь, но он сжимает ее крепче, демонстрируя мне всю силу хвата питчера.
– Ну, в старшей школе я был так сосредоточен на бейсболе, что ни разу не сходил на выпускной. Так что подумал, почему бы не наверстать сейчас.
Я замираю и дергаю руку, пытаясь вырваться, но он не отпускает. Его пальцы крепко сжимают мою ладонь, и от его прикосновения кожу будто жжет.
– Чего, блин?! Я не пойду с тобой на выпускной, Грейсон. Это странно. И слегка... хищнически.
Я наклоняюсь вперед, напрягая каждую мышцу, чтобы выдернуть руку, но бесполезно. Грейсон – спортсмен, выше меня минимум на фут и явно сильнее. Он без особых усилий тянет меня обратно, прижимая к себе, и уверенно шагает к входу.
– Расслабься, Атланта, – усмехается он. – Я не тащу тебя на выпускной. Поверь, если бы я решил туда пойти, я бы выбрал девушку, которая хотя бы может меня терпеть. Мы здесь на ужине.
– Ужине?
– Да, знаешь, такая штука – прием пищи перед сном? Я думал, люди, закончившие юрфак, должны быть умными?
Мои брови хмурятся, и я снова пытаюсь отстраниться.
– То есть, ты хочешь, чтобы я поела в школьной столовой?
Он улыбается, глядя на меня сверху вниз.
– Идем со мной – узнаешь, – говорит он с таким подтекстом, который мне даже не хочется расшифровывать.
Грейсон тянет меня за собой, мои кроссовки скребут по гравию, но, к своему удивлению, я замечаю, как легко ему удается тащить меня за собой, будто я вообще ничего не вешу.
Но вместо того чтобы завести меня внутрь школы, как я ожидала, он направляется по кирпичной дорожке, огибающей здание. И тут, словно по щелчку, казавшееся пустым место оживает: звучит смех, играет хип-хоп, в воздухе витает легкое волнение.
Когда я наконец вижу, куда он меня привел, у меня вырывается тихий вздох удивления.
– Тебе нравится? – спрашивает он.
Вспыхивают прожекторы, освещая огромное бейсбольное поле. Игроки лениво приваливаются к сетке, разминаются, болтают с толпой.
– Мы будем смотреть игру? – спрашиваю я, не скрывая изумления.
– Технически – да. Но сначала нам нужно кое-что сделать, прежде чем можно будет просто расслабиться.
Его пальцы все еще переплетены с моими, и он легко сжимает мою ладонь, словно подбадривая.
На этот раз я не сопротивляюсь. Я позволяю ему вести меня дальше.
– Неудивительно, что ты стал таким крутым игроком. Тут же просто нереальные условия.
Грейсон оглядывается на поле с легкой улыбкой.
– Да, теперь тут круто, – кивает он. – Жаль, что всего этого не было, когда я играл за Charlotte High. У нас было старое, запыленное поле с поломанным забором и импровизированными базами. Даже сетки для питчеров не было – тренер каждый раз сам бегал за мячами.
Он ведет меня сквозь толпу родителей, собравшихся посмотреть, как играют их сыновья. Мы проходим чуть дальше, туда, где людей меньше и становится тише.
– Что мы…
– Грейсон! – раздается громкий, добродушный голос. – Не ожидал увидеть тебя сегодня! Учитывая, как ты разъезжаешь в последнее время.
К нам подходит мужчина в красном спортивном костюме, с тренерским свистком, подпрыгивающим у него на груди. Он протягивает руку, крепко пожимает ладонь Грейсона и хлопает его по спине.
– Тренер Пикфорд, – с улыбкой отвечает Грейсон. – Ты же знаешь, если у меня нет игры, в пятницу я всегда здесь.
Он смотрит на тренера с таким искренним уважением, что мне вдруг становится любопытно, какая между ними история. И в то же время я чувствую, будто проглотила что-то горькое.
Грейсон флиртует со мной, ляпает всякую чушь, но… может, он не такой уж и плохой человек, как я думала?
Что-то невысказанное пролетает между ними, прежде чем тренер Пикфорд произносит:
– Рад, что ты пришел, сынок.
Сынок? Ага, значит, я была права – тут явно что-то большее.
Глаза тренера на секунду задерживаются на мне, а потом снова возвращаются к Грейсону.
– Не знал, что ты приведешь свою девушку.
Уголки его губ поднимаются в легкой улыбке, и он делает шаг в сторону, обходя Грейсона, чтобы подойти ко мне. Протягивая руку, представляется: