Грейсон указывает на рамку с фото, стоящую на моем столе.
– Это твои отцы?
Я улыбаюсь, удивленная его вопросом, и смотрю на снимок – мы втроем в день моего выпуска из юрфака. Странно. Я вроде никогда не говорила Грейсону о своих папах. Не то чтобы я стеснялась, но объяснять историю своего удочерения – это слишком для просто знакомого, кем я его и считаю.
– Да, – киваю я.
Он берет рамку, рассматривая их гордые лица. И только тут я замечаю, как у него напряглась челюсть.
– Должно быть, они чертовски гордятся тобой. Ты пошла за мечтой и сделала это, – он улыбается… Той самой настоящей улыбкой, которую я видела у него еще в школе.
Только сейчас она выглядит иначе. Он будто моложе, даже несмотря на синяк, уродующий его правильные черты.
– Гордятся, – тихо говорю я.
Мне кажется, что в его глазах мелькает что-то… странное. Но прежде чем я успеваю это осознать, оно исчезает.
Грейсон ставит фото обратно, затем внезапно смотрит прямо на меня:
– А ты сама собой гордишься?
Я морщу нос.
– Конечно. Что за странный вопрос?
Он пожимает плечами:
– Просто интересно, гордишься ли ты из-за них или все-таки это твое внутреннее чувство?
Я откидываюсь в кресле, на секунду задумываясь.
– Думаю, и то, и другое.
Грейсон чуть подается вперед, и я уже готовлюсь к тому, что он попросит меня объяснить. Но вместо этого он опускает голову, сжимая кулаки на стеклянной поверхности стола.
Он выдыхает, а потом резко снова поднимает взгляд – и его бравада возвращается на место.
– Ладно, хватит душевных разговоров. Раз уж ты занялась наведением порядка в моей жизни, есть еще одна проблема, с которой мне нужна помощь.
Он выдерживает драматичную паузу.
– Можно как-то сделать так, чтобы MLB перестала проверять мои яйца?
Я замолкаю, чувствуя, как у меня отвисает челюсть.
– Твои… эээ… яйца?
Глаза сами собой скользят вниз к его ширинке, прежде чем я успеваю это остановить.
Черт. Глупый рефлекс.
Теперь у меня в голове – картинка. Я вижу яйца Грейсона. Какие они? Он наверняка бреет их, чтобы его и без того большой член казался еще больше.
Он приподнимает бровь.
– Да. Мои. Яйца.
Он четко выговаривает каждое слово, и теперь я вообще не могу перестать думать о его яйцах.
Я глотаю ком в горле.
– Они считают, что я смазываю свои яйца, чтобы получить преимущество перед другой командой.
– Смазываешь свои яйца? – мой мозг тут же уносится в не ту сторону.
Господи, прекрати.
Я пытаюсь не думать о яйцах Грейсона. И о том, что висит между ними.
– Мои бейсбольные мячи, – уточняет он, и я резко трясу головой.
– Конечно. Они считают, что ты мажешь свои яйца... то есть, мячи паучьей липучкой, – я пытаюсь сосредоточиться на том единственном моменте разговора с Энди, который еще помню. – Чтобы мяч лучше цеплялся за руку.
Грейсон ухмыляется:
– Впечатлен, Атланта. Значит, ты все-таки гуглила меня.
– Не совсем. Просто эта штука упоминается в каждой статье с твоим именем. Кстати, что вообще входит в ее состав?
Он даже не моргнув выдает:
– Моя сперма.
Я замираю. Мои пальцы перестают перебирать бумаги.
– Твоя что?
– Моя сперма.
Его взгляд медленно опускается к собственной ширинке.
Но я не ведусь.
Я держу зрительный контакт, потому что знаю – он хочет, чтобы я посмотрела.
– Именно поэтому они обыскивают меня после игры, – продолжает он с невозмутимым лицом. – Боятся, что я кончил в штаны.
Мой мозг закипает от попыток свести воедино все моменты, когда я видела, как его проверяли во время игры.
Они вообще когда-нибудь заглядывали ему в штаны?
Хотя нет, ну не будут же они делать это прямо на поле, перед сотнями камер. Спрашивают об этом после?
Грейсон разрывается от смеха.
– Атланта, да ты просто находка для мошенников!
Он прямо-таки хохочет, сцепив руки на животе.
– Я знаю, что ты считаешь меня безнадежным бабником, но правда? Ты реально думаешь, что я бы использовал своих потенциальных детей таким образом?
Я закатываю глаза.
– С тобой вообще ничего нельзя исключать.
Пытаюсь вернуть разговор в рабочее русло.
– У них есть какие-то доказательства?
Все-таки офис. Чет может зайти в любую секунду.
Грейсон прикусывает губу, обдумывая ответ.
– За последний год моя скорость вращения выросла в разы.
– И ты улучшил ее без… – я замираю, чувствуя, как лицо начинает пылать, – смазки?
Почему это слово так трудно сказать перед ним?!
Я открываю глаза и вижу его.
Грейсон сияет.
Его грудь поднимается и опускается от сдерживаемого смеха.
Он все еще ржет надо мной.
Я вскакиваю, нервно хватаюсь за бумаги на столе, бессмысленно перекладывая их, а потом резко направляюсь к окну.
Мне нужен воздух.
Грейсон слишком близко.
Слишком… он.
Его присутствие давит, его запах душит, и я чертовски ненавижу, что это меня задевает.
Я чувствую его тепло, когда он медленно кладет ладонь на стекло рядом с моей головой.
Если раньше его присутствие душило меня, то сейчас я буквально в нем тону.
И это при том, что он даже не прикасается ко мне.
Грейсон наклоняется ближе, его дыхание щекочет мою щеку.
– Мне нравится, как ты смущаешься, когда говоришь о моих яйцах, – глухо произносит он мне на ухо.
Я вздрагиваю.
Жар в груди поднимается выше, окутывает шею, полыхает на лице. Я не двигаюсь, просто смотрю вперед. Не дай ему увидеть реакцию. Он ставит вторую руку на стекло, полностью меня замыкая. Отрезая пути к отступлению. Шея чуть дергается – хочется повернуться, взглянуть на него, понять, что у него в голове.
Но я не могу. Потому что если я это сделаю, он узнает. Он поймет, что одно его присутствие влияет на меня больше, чем должно.
– Атланта?
Мое дыхание запотевает стекло. Я слишком близко.
– Ага…
– Так ты поможешь мне с проблемой моих мячей?
Я стискиваю зубы. Конечно. Очередная шутка. Очередное напоминание, что для него я – просто игрушка. Глупенькая, смущающаяся юристка-сексбот, которую он нанял по приколу.
Поворачиваюсь, готовая встретиться с ним лицом к лицу.
– Стой. – Я поднимаю руку, но замираю, потому что он слишком близко. Моя ладонь упирается в его грудь, и я чувствую, как размеренно он дышит. Не могу заставить себя поднять глаза – его лицо всего в нескольких сантиметрах от моего. Наше дыхание смешивается, и мне кажется, что я сейчас хлопнусь в обморок от нехватки кислорода.
– Айви? – Он произносит мое имя. Впервые за… не помню сколько времени. И от этого мои колени становятся предательски слабыми. Я пытаюсь убрать руку с его груди, но он перехватывает ее, удерживая на месте. – Хочешь, чтобы я остановился?
Этот вопрос он задает мне всегда. И всегда я боюсь на него ответить. Потому что если я скажу правду – все изменится. Он поглаживает тыльную сторону моей ладони большим пальцем, и если бы у меня сейчас была хоть капля здравого смысла, я бы отступила назад.
Но нет.
Другой рукой он трогает мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него. Нос почти касается моего, и когда он двигает лицом, мне даже кажется, что он меня… потерся? Офигеть. Его взгляд скользит вниз, к подолу моей футболки – наверное, замечает, как часто я дышу, – а потом снова поднимается.