– Не сказал бы, – произношу я медленно.
– Я тут, знаешь ли, фильтрую твои соглашения о неразглашении, так что у меня есть все основания утверждать, что ты как раз так и считаешь.
– Знаешь, я не со всеми девушками сплю, кто подписывает соглашение о неразглашении.
Она откидывает темные волосы назад и лениво оглядывает свои алые ногти.
– Не верю.
Я проводжу языком по зубам, раздраженный ее холодным, отстраненным тоном, будто она уже давно разобралась в моей личной жизни и вынесла вердикт.
– Слушай, я люблю секс. Это факт, отрицать не буду. Но то, что женщина подписывает соглашение о неразглашении, еще не значит, что я собираюсь с ней переспать. Иногда мне просто хочется поговорить с человеком, не опасаясь, что наш разговор через час окажется в интернете. Это соглашение отсеивает тех, кому от меня нужны только деньги или статус.
Она даже не удосуживается взглянуть на меня, чтобы увидеть искренность в моих глазах. Упряма, как осел, и переубеждать ее бесполезно.
– Я знаю, что ты не следишь за бейсбольными новостями, но до того, как Тейт начал встречаться с Кали, он был с одной психованной дамочкой, которая сдавала журналистам каждое их взаимодействие. Более того, после того как изменила ему с игроком NFL, она еще и решила написать мемуары об их «романе». Из-за всей этой херни ему пришлось вдвое дольше добиваться доверия Кали.
Я вспоминаю наш последний разговор с Тейтом – тот самый, прямо перед тем, как мне зарядили по лицу.
– Честно говоря, эта история до сих пор аукается ему.
– На твоем благотворительном вечере не было похоже.
– Внешность бывает обманчива, Атланта. Наверняка, когда ты впервые меня увидела, то решила, что я – самодовольный…
Она фыркает.
– Высокомерный…
Она закатывает глаза.
– Придурок.
– Я и сейчас так считаю, – бесстрастно заявляет она.
Я наклоняю голову.
– Ох, Атланта, я думал, мы уже переросли все это. В конце концов, разве не я поспособствовал твоему повышению?
И вот оно – попал в точку. Одновременно дергается уголок ее губ и глаз.
– Нет. Я получила это повышение благодаря своему труду. Не благодаря тебе.
– Ладно, ладно. – Я поднимаю руки в жесте капитуляции. – Я не собирался тут с тобой ссориться. Все было вполне мирно, пока эти девицы не объявились. Так что скажи мне, Атланта, с чего у тебя так трусы перекрутились?
– Да какая разница, давай просто покончим с этим ужином.
Она ставит локти на стол, складывает руки и оглядывает зал. Везде, только не на меня.
Жар и лед. Огонь и холод. Вот кто такая Айви. Только подумаешь, что растопил ее, а она тут же выхватывает сосульку и бьет тебя в глаз.
А когда она достает блокнот, становится ясно – теперь все серьезно.
Мы мучительно переживаем три из пяти подач. Или, по крайней мере, мне так кажется, потому что Айви весь ужин проводит, вычеркивая пункты из своего чертового списка. Серьезно, кто вообще в наши дни пишет списки от руки? Почему она не использует телефон, как все нормальные люди?
Вытянувшись в струну, она весь вечер сидит, уткнувшись в свои записи, так что я вынужден разглядывать крошечную родинку у нее на голове. Она даже глазом не моргнула, когда нам подали сорбет с эффектным дымком для очищения вкусовых рецепторов.
Она и не замечает, как я за ней наблюдаю, пока неторопливо пережевывает пасту. Губы чуть подрагивают в уголках, пока она изучает свои записи, довольная, что успела их разобрать.
Как только становится ясно, что этот несносный список наконец-то подошел к концу, я решаю зайти с другой стороны.
– Ты всегда хотела стать юристом?
Длинные ресницы взлетают вверх.
Бинго.
– Что?
Я продолжаю. Если она не хочет говорить обо мне, может, откроется, когда разговор зайдет о ней самой.
– Ты всегда мечтала стать юристом? Или это так… случайно получилось?
Ее брови слегка хмурятся, но я вижу, что она обдумывает ответ.
– Шесть лет учебы и экзамен на лицензию – это не совсем «случайно получилось».
Я разрезаю стейк, насаживаю кусок на вилку и медленно жую, заставляя ее подождать следующего вопроса. Это вообще-то рекорд – столько внимания от нее за весь вечер, и я собираюсь этим насладиться.
– Ну тогда был ведь момент, когда ты поняла, что хочешь этим заниматься. Когда?
– С чего вдруг тебе интересно?
– Разве преступление – узнать побольше о своем юристе?
Она колеблется, это видно. Но пока она пережевывает пасту, я чувствую – она вот-вот скажет.
– Когда я была ребенком, я видела в этом мире много несправедливости. И хотела ее исправить.
– Например?
– Все подряд. В этом мире, если у тебя нет власти, он тебя просто проглатывает. Кто-то же должен держать парней с тугими кошельками в узде.
Она делает паузу, покручивает вилку в пальцах, потом тихо добавляет:
– И еще… Я хочу когда-нибудь растить детей. И показать им, что если работать, то всего можно добиться.
Я приподнимаю бровь.
– Ради своих гипотетических детей?
Не то чтобы меня сильно удивляло, что такая целеустремленная женщина, как Айви, хочет от жизни всего, но она как-то не выглядит человеком, который сидит и мечтает о идеальной семье. Хотя дети у нее, конечно, были бы симпатичные. Наверняка она нашла бы себе какого-нибудь пафосного юриста, который смотрел бы на нее так же, как Тейт на Кали.
И от этой мысли у меня внутри все скручивает.
Она пожимает плечами и делает большой глоток красного вина. Это уже третий бокал за вечер, и если бы я не знал, что ей не терпится оседлать меня, то решил бы, что она просто напивается, чтобы пережить этот ужин.
– Мне не нужны дети, чтобы чувствовать себя полноценной. Я самодостаточна и с ними, и без них. С мужем или без него, – четко и жестко говорит она, в глазах снова загорается тот самый боевой блеск. Вот она, Айви, которую я помню.
Она закатывает глаза, будто сама над собой смеется.
– Мои папы постоянно мне зудят. Думают, что я слишком много работаю и зацикливаюсь на карьере. Все твердят: «Дорогая, твои бумаги тебе внуков не принесут».
Она замолкает, и уголки ее губ трогает легкая улыбка.
– А они не понимают, что как раз принесут. Потому что, скорее всего, я усыновлю.
– Ты действительно хочешь этого?
Она выглядит удивленной тем, что мне вообще интересно. Честно говоря, я и сам слегка в шоке. Но что тут поделать? Эта женщина меня чертовски интригует.
– Эм, ну да. Я ведь сама приемная.
Я киваю. Догадался об этом еще тогда, когда увидел ее фото с двумя отцами – и заметил, что она не похожа ни на одного из них.
– Думаю, это достойный поступок. Открыть свой дом и сердце для ребенка, которому это нужно.
И нет, я сказал это не ради того, чтобы затащить ее в постель.
– Я тоже когда-нибудь хочу усыновить.
Ее глаза тут же поднимаются на меня, губы дергаются.
– Я знала, что ты можешь опуститься низко, лишь бы затащить меня в кровать, но это уже смешно.
– Что? Ты мне не веришь?
Она качает головой.
– И с чего тебя это так удивляет?
– Ты? Грейсон Хоук? Главный сердцеед в бейсболе мечтает о семье? Да еще и об усыновлении?
Я поднимаю руки и откидываюсь на спинку стула.