Грейсон ведь не мог что-то сказать, да? Или мог? Может, это его изощренный способ отомстить за то, что я все оборвала и теперь его игнорирую?
– Судя по тому, что ты здесь, ты еще не проверяла почту? – Чет тяжело вздыхает и обводит взглядом офис.
Черт.
О чем он вообще?
Что я пропустила?
– Эм... Я как раз собиралась, но сначала хотела с вами поговорить, – бормочу я, выдавливая неубедительную улыбку.
Чет кивает, но его губы остаются сжаты в жесткую линию. Я никогда не видела его таким злым.
– Разумный подход. Заходи ко мне.
Он машет мне пальцем, и от этого жеста мне становится еще хуже. А когда я замечаю, что все мои коллеги молча смотрят на меня с напряженными лицами, ощущение, что меня вот-вот раздавит невидимый пресс, становится просто невыносимым.
Каждый шаг дается мне, как будто я иду по зыбучим пескам, пока в голове проносится тысяча возможных сценариев.
Может, Грейсон отправил Чету письмо и сдал нас?
Может, я смогу убедить его, что заявление у меня в руке потому, что я безумно влюбилась в Грейсона, и именно поэтому ухожу? Да, только в этой версии не хватает логики. Зачем бы Грейсону так поступать? Он, конечно, засранец, но не мелочный мститель. Он не стал бы подставлять меня под увольнение.
Или, может, всплыли какие-то наши фото? Хотя я не припомню, чтобы мы вели себя неприлично на людях... Даже если что-то и есть, я всегда могу сказать, что все вырвано из контекста.
О, Господи. А что, если все еще хуже?
Что, если в офисе тайно установили камеры, и теперь у них есть запись, где мы с Грейсоном… О, черт.
Мне надо срочно развернуться и убежать. Прямо сейчас. Пока у меня еще есть хоть какие-то остатки достоинства.
Лицо начинает гореть, когда дверь кабинета Чета распахивается, и он обходит свой стол.
– Тебе, наверное, стоит ее закрыть.
В его голосе ни капли мягкости, но и злости, на удивление, нет. Только тяжелое, почти осязаемое разочарование, которое накрывает меня с головой и пронзает до самых пяток.
Дверь щелкает, закрываясь за мной, а Чет вытаскивает какие-то бумаги.
Все. Я в полной заднице.
Я не заплачу. Я не дам им увидеть, как я плачу.
Я знала, что Грейсон станет моей гибелью с того самого момента, как он потерял свою чертову щетину о шею. Виновата тут только я.
– Тук-тук.
Конни просовывает голову в дверь и смотрит на меня с таким видом, будто ей самой тошно. Оно и понятно – теперь она занимает мою должность. А я… Я уволена.
Черт, даже в мыслях это звучит отвратительно.
Уволена.
Я.
Меня уволили.
И я даже не могу сказать, что это было обоюдное решение. Потому что стоило мне сесть в кресло напротив Чета, как я поняла – вариантов у меня нет.
Он протянул мне бумаги. Целую стопку распечаток с расшифровками моих телефонных разговоров и сообщений, отправленных Грейсону с рабочего телефона. Некоторые из них были, скажем так, весьма… неподобающими. Например, обсуждение того, в чем я сплю, и вибраторов в форме сомов.
Я бросаю быстрый взгляд на Конни – на долю секунды, потому что дольше просто не могу. Мне стыдно. И перед ней, и перед всеми, кто это читал. Потому что у Чета был не просто распечатанный отчет. Нет, вся эта прелесть была еще и разослана по офису с анонимного e-mail. От некоего "борца за справедливость", который, видите ли, не хотел, чтобы компания сгорела к чертовой матери из-за моего легкомысленного поведения.
Очевидно, этим "борцом" был Джеймс. Единственный, кого я знаю, кто умеет взламывать компьютеры и при этом меня ненавидит. Я понимала, что он зол, но не думала, что он действительно пойдет на такое, чтобы разрушить мою карьеру. Если честно, я даже не представляла, что он на это способен.
Медленный, тягучий вкус горечи поднимается изнутри, разливаясь по рту, словно его набили ватой.
Это может закончиться тем, что меня лишат лицензии.
Я могла потерять все, над чем работала. Это был риск, о котором я знала, когда подписывала это дурацкое соглашение о неразглашении, но никогда не думала, что все зайдет так далеко.
– Как ты? – спрашивает Конни, заходя в комнату и мягко закрывая за собой дверь. Ее сочувственная улыбка – жалкая попытка меня утешить.
Я с саркастическим смешком швыряю в коробку фотографию, где я с отцами.
– Бывало и лучше.
Рамка задевает подставку с ручками, канцелярия рассыпается по столу. Впрочем, какая теперь разница? Меня уничтожили, и даже любви Грейсона Хоука в утешение у меня нет.
Нет, все, что я вынесла из этой катастрофы, – это уязвленная гордость, отсутствие работы и разбитое сердце.
В Атланте мне больше не работать – Чет дал это понять предельно ясно. Он прямо сказал, что не сможет дать мне рекомендацию, а это равносильно приговору в этой сфере.
– Догадываешься, что меня уволили?
Конни бросается к столу, но останавливается в паре шагов от кресла.
– Не верится, что Чет так поступил. Когда Берт сегодня утром рассказал мне про эти письма с твоими личными сообщениями, я пыталась убедить их отменить решение, но они сказали, что слишком заняты расследованием взлома.
Я тихо свищу.
– Я могу сразу сказать Берту, кто это сделал.
Глаза Конни недовольно прищуриваются.
– Джеймс. Он единственный айтишник-гений, которого я знаю.
Она качает головой.
– Вот же гад. Все это – просто дерьмо. Грейсон втянул тебя в эту историю, а теперь разгуливает по Шарлотте и спит со всеми подряд – Бет, Тэмми, Беккой…
Я зажмуриваюсь, потому что совсем не хочу этого слышать. Последнюю неделю я избегала всего, что связано с Грейсоном, надеясь, что так будет легче смириться с мыслью, что мы больше никогда не поговорим. Но, похоже, от этого не становится ни капли легче.
Прижимая степлер к рамке с фотографией, я пожимаю плечами.
– Да все нормально. Я и так собиралась увольняться.
Конни прикрывает рот рукой, с трудом сдерживая возглас.
– Я хотела уйти по собственной воле. Я понимала, что все это неправильно. А после того, как мы с ним расстались, мне стало невыносимо даже просто видеть Грейсона, не говоря уже о том, чтобы работать с ним и организовывать ему новые интрижки. Ну серьезно, это же просто новый круг ада, да?
Я нарочно говорю это с легкой игривостью, чтобы она не слишком переживала за меня.
– И что ты теперь будешь делать?
Вот он, вопрос на миллион, на который у меня пока нет ответа. Одно я знаю точно – мне нужно подальше от Грейсона. Не только потому, что по контракту я не могу с ним разговаривать три месяца, но и потому, что он для меня – чистый яд.
Я снова пожимаю плечами, стараясь сделать вид, что у меня не болит каждая клеточка души.
– Наверное, возьму паузу.
В жизни не брала пауз. И никогда не хотела. Работа всегда была моим спасением, моей зоной комфорта. А теперь, когда ее больше нет, мне придется что-то придумать.
– У меня в договоре аренды есть пункт о досрочном расторжении через шесть месяцев. Думаю, перееду домой, в Калифорнию. Хотя бы на время.
Удивление на ее лице сменяется растерянностью.