До сих пор.
Прошло уже несколько месяцев.
Три месяца, если быть точным. Достаточно долго, чтобы я начал задумываться, не пора ли сходить к врачу и выяснить, почему мой стояк ушел в отпуск из-за женщины, которой на меня наплевать.
Поправив воротник, я подаюсь вперед и смотрю Джошу прямо в глаза:
– Моя личная жизнь не имеет абсолютно никакого отношения к моей концентрации на бейсболе.
Едва он раскрывает рот, чтобы что-то вставить, я продолжаю:
– Или к моей преданности игре. Если покопаешься в архивах, то обнаружишь, что мой фокус сбился из-за того, что кое-кто взялся строчить статьи, полные лжи обо мне.
Я пристально смотрю на него, ожидая, что он хотя бы дернется на месте, но вместо этого он расплывается в широкой улыбке.
Сжав ногтями ладонь, я заставляю себя расслабиться. Вот чего он добивается. Ему нужно меня зацепить, вытянуть реакцию, которая принесет ему просмотры.
По комнате раздаются неловкие покашливания, но никто не вмешивается.
– Тогда как ты объяснишь свое посредственное выступление после Матча всех звезд?
Прищурившись, я изо всех сил сдерживаю рвущийся из горла раздраженный выдох. Этот парень вообще серьезно?
Я видел, как он до этого интервьюировал Тейта и Остина, закидывая их мягкими вопросиками про талисмана команды и любимые стадионные закуски. А теперь он приходит сюда и начинает метать колкости с завуалированными намеками, просто чтобы вывести меня из себя.
Мы оба знаем, что произошло.
После Матча всех звезд он устроил срач в прессе, вывалив кучу фотографий, и сделал так, что я не мог сосредоточиться ни на чем, кроме как на попытках убедить Алекса, что я не сплю с его дочерью.
К тому же именно тогда Айви ушла, а ее "дружок" начал меня шантажировать. Я до сих пор не придумал, как избавиться от этой дамочки, но хотя бы теперь мне не приходится разбираться с ней ежедневно – эту честь я с радостью передал Крису.
– После Матча всех звезд я отыграл шестнадцать матчей регулярного сезона и два в плей-офф. Если исключить первые пять игр после перерыва, мои показатели ничем не отличаются от предыдущих сезонов. Разве что сейчас у меня есть возможность сделать их еще лучше, потому что я играю в Мировой серии.
Джош, похоже, забывает, что я до сих пор лучший питчер в обеих лигах. И что, скорее всего, снова заберу Cy Young Award за Национальную лигу.
Я держу ситуацию под контролем.
И они это знают.
– Это возвращает нас к моему первому вопросу: что именно заставило тебя потерять концентрацию в тех пяти играх?
Я бросаю взгляд на Рыжую – ее лицо перекошено, потому что, как и мне, ей не нравится, куда все катится. Он тонко провоцирует меня, и вероятность того, что я сорвусь, становится все более реальной.
– Ох, даже не знаю. Ложные обвинения в том, что я встречаюсь с дочерью генменеджера, могут слегка выбить из колеи.
Слышу, как Рыжая с другой стороны камеры резко втягивает воздух, а я трещу костяшками пальцев, понимая, что перегнул. Она же предупреждала меня не упоминать Кэсси – даже несмотря на то, что мне удалось уладить все с Алексом, для нее ситуация все еще не закрыта.
Я слышал, что пару недель назад ее застукали за поцелуями с другим игроком, и там начался свой собственный ад. Скажем так, я рад, что это был не я.
– Я думал, это из-за того, что ты стал больше времени уделять благотворительности?
Он смотрит на меня таким же ледяным взглядом, и меня удивляет, как легко он переключает тему. Ни одна мышца на лице не дрогнула. У меня ощущение, будто я разговариваю с куклой Кеном от Barbie.
– Я занимаюсь благотворительностью в том же объеме, что и всегда. Просто в последнее время это стало более заметно, – процедил я сквозь зубы.
Если бы все зависело от меня, я бы и дальше тихо поддерживал свою школу и другие фонды, но Рыжая приняла волевое решение, что мне нужно показывать миру больше себя. Иначе я рисковал вылететь из ротации Мировой серии и с треском развалить свою карьеру в Carolina Catfish.
– Я хотел, чтобы люди увидели, какой я на самом деле, а не того плейбоя-питчера, которого так упорно рисует пресса.
Под прессой я, конечно же, имею в виду его. И он это прекрасно понимает.
Но его улыбка остается такой же широкой, демонстрируя идеально ровные зубы. Похоже, этого человека вообще ничем не проймешь.
– То есть это была не просто пиар-акция, чтобы отвлечь внимание?
Я недоверчиво щурюсь, внимательно разглядывая его лицо. Оно практически не двигается, и в этот момент я прихожу к выводу, что Джоша накачали ботоксом больше, чем Джоан Риверс.
– От чего? От тех лживых историй, которые ты же и выдумал?
– Нет. От твоего негативного образа.
– Того самого, который ты же и создал.
Я ерзаю на стуле, уже готовый подняться и уйти, но краем глаза замечаю Ред. Мне нужно додержаться ради нее.
– Мне жаль, что ты так это воспринимаешь, но я рад, что ты оставил это позади.
– Ты теперь спросишь, какая у меня любимая база? – бросаю я в ответ один из тех идиотских вопросов, которые он задавал Остину раньше.
– Нет, – отвечает он с ноткой замешательства. Я понимаю, что он в замешательстве, только по интонации, потому что лицо у него все так же неподвижное. – Ты питчер, так что на базу ты не выходишь.
Закатив глаза, я хлопаю в ладони.
– Отлично. Отлично. Просто задай уже свой следующий вопрос, чтобы я наконец мог уйти.
– Без проблем.
Он переворачивает свои карточки, а я сижу и жду добрую минуту, пока он наконец выберет, что спросить.
– Как думаешь, твоя мать гордится тобой?
– Конечно. Она же моя мама.
– Но как ты готовишь ее к твоей дурной славе в прессе?
Я резко втягиваю воздух, едва сдерживаясь, чтобы не заехать этому парню в лицо. Он до сих пор делает вид, будто его рук во всем этом нет.
– Ага, именно так.
Я больше не собираюсь тут сидеть, пока Джош ходит вокруг да около вопросов, которые ему запретили задавать.
Сдернув микрофон с воротника, я поднимаюсь. Рыжая бросается к камере, но уже поздно – я принял решение, что это интервью закончено.
– Было приятно поболтать, Джош. Но, как я уже говорил и до интервью, и во время него, я не намерен обсуждать ложные обвинения. Которые, кстати, я уже не раз опроверг.
– Я не задавал тебе вопросов про обвинения.
Я пожимаю плечами.
– Может, и нет. Но ты пытался выудить из меня нужные тебе ответы, постоянно крутясь вокруг этой темы.
Я делаю шаг назад и ухмыляюсь:
– Позвони, когда захочешь спросить, какое у меня любимое мороженое.
Внутри меня все кипит от злости, но я отказываюсь это показывать.
Он высокомерно фыркает, откидывается в кресле и с раздражением смотрит прямо в камеру. Все это выглядит настолько жалко и наигранно, особенно учитывая, что я до сих пор спокойно стою на месте.
– Невероятно. И снова мы не можем получить от него полноценное интервью.
Я собирался просто уйти.
Но после этих слов – ни с места.
– Скажи мне, Джош, а почему ты вообще решил, что врать обо мне – это нормально? Потому что я – единственное, что приносит тебе заголовки?