Судорога прошла так же внезапно, как и началась. Разжалась, будто ничего и не было. Я снова заработал ластами. По направлению к своему золотому крестику, запрятанному под дурнопахнущую подкладку полукеда. Самым трудным оказалось не доплыть, а вырваться из прибрежной болтанки. Никак не мог я оседлать волну. Отливная сбрасывала меня, унося обратно. Кое-где поблескивали бинокли. Толпа пляжников с любопытством наблюдала, как я тону. Некоторые при этом наслаждались эскимо за одиннадцать копеек из голубого ящика на животе у тетки, которая смотрела тоже. Придав своему лицу безразличное выражение, я прекратил сопротивление. Смиренно болтаясь туда-сюда, восстановил дыхание, потом нырнул. Глубоко, к самому дну, где ворочались большие гладкие камни. Бешено заработав ластами, я полетел над ними, выставив руки, расталкивая, как воздушные шарики, булыжники, а когда дыхалка перегорела, вылетел на сверкающие брызги и отдался попутной волне. Эта волна шла к берегу бесконечно долго, вынося с собою камни, зализанные осколки бутылок, солнечные очки, расчески, которые пижоны затыкают за пояс плавок, сопли медуз и легкие монетки, причем, не только наши, мелькнула даже алюминиевая — с плугом, десять лир,
Italia… Меня проволокло по гальке, где и оставило в покое. Я сбросил ласты и поднялся. Снял маску, вылил воду. Никто на меня не посмотрел. Толпа расступилась, пропуская, а потом вскричала. Я обернулся. Откатившись, волна оставила на ослепительном сиянии камней еще одну жертву. Надутую резиновую лягушку. «Царевну» — со вздутием короны и огромными глазами. «Лягушка» туго опоясывала девочку лет трех. Безжизненную с виду. Я отключился.