— Вы?.. — поразился я, узнав обидчика с площади Восстания. — Разве вы Оттуда?
— А ты как думал? — самодовольно усмехнулся парень, легко завернул мне руку за спину и повел, толкая вперед. В пути я увидел среди мраморных крестов Юрия Власова. Чемпион мира по штанге в тяжелом весе, неправдоподобно, чудовищно широкий человек, которого я впервые видел не в газетах, не по телевизору и не полуголым, а в цивильном костюме, стоял у могилы Сергея Есенина и плакал, как ребенок, держа в отставленной ручище очки с сильными линзами — за хрупкую их дужку. Кого он оплакивал, было непонятно, только рыдания советского Святогора меня сильно поразили. Впрочем, он сам ведь взялся за перо. Попался мне рассказик в журнале «Физкультура и спорт». Про борьбу с «железом». Не без надежды на спасение попробовал я оглянуться, но мне сделали больно:
— Иди, не рыпайся!
Меня вывели из Новодевичьего, втолкнули в милицейский «воронок». Не случайно я всю жизнь его боялся. Внутри он оказался клеткой. Как в зверинце. По обе стороны от входа в эту клетку сидели мусора, которые обрадовались:
— Гляди, да это же бегун!..
Удар по голени заставил меня согнуться и уйти в глухую защиту.
— Знает! Жизненные центры защищает, — похвалили меня.
— А документики, бегун, имеешь? Открывайся давай, не боись…
Я вынул мой новенький студенческий билет, который они тут же отобрали. Золотое клеймо «МГУ», видимо, вызвало известное почтение: в клетку мне дали войти с поднятой головой. Документ мне вернули в отделении милиции. Перед этим майор провел воспитательную беседу, то и дело прерывая себя вопросами ко мне:
— Ты же вроде не еврей?
— Не еврей.
— Вот видишь! — подхватывал он, вновь призывая меня «учиться, учиться, и еще раз учиться». Как, понимаешь, завещал. И не в свои дела — не лезть. — Или ты «половинка»?
— Что вы имеете в виду?
— Когда отец русский, а мать — того… нет?
— Нет.
— Как же тогда понять? Наш, русский парень, оказался по ту сторону баррикад? Там же все с прожидью, как минимум?
— Я не антисемит.
— А кто тут антисемит? Я, что ли? Товарищ из органов? — удивился майор. — Мы, брат, интернационалисты. Так нас учит партия. Эх, и дури у вас, молодых, в голове! Смотри. На первый раз прощается, в другой — придется вышибать. Не обессудь тогда. Иди. И больше на пути у нас не возникай.
— Минуточку! — подал голос присутствующий «товарищ» в виде спортивного парня, злой гений этого абсурдного дня.
— Вы позволите добавить пару слов? Если не возражаете, мне бы с товарищем Спесивцевым хотелось тет-а-тет…
Майор вышел из собственного кабинета. Возникла пачка «Мальборо»:
— Курите, Алексей Алексеевич! Американские — вы ж любите?
— Предпочитаю «Беломор». Он рассмеялся.
— Я, знаете ли, тоже. Все же угощайтесь. Да вы не бойтесь: одна канцерогеночка вас не обяжет ни к чему. Там, на Восстания, мы малость поконфликтовали… Забудем?
Я усмехнулся — с полицейской сигаретой в пальцах. Он щелкнул бензиновой зажигалкой, дал мне огня, прикурил и откинулся.
— Вы ведь филолог? Я кивнул.
— А к Хлебникову как относитесь?
— Не знаю такого.
— Неужели?
— Еще ни с кем здесь не знаком. Ни в МГУ, ни в Москве.
— Я поэта имею в виду.
— Ах, Велемира? Хорошо…
— А к Гумилеву?
— Еще лучше. Молча мы изучали друг друга.
— К нам на работу не хотите?
— К вам?
— В Комитет, — небрежно бросил он.
Я усмехнулся.
— Мне, знаете ли, еще учиться, учиться и еще раз. Так что насчет работы…
— А насчет «учиться»? Из МГУ вы, Алексей Алексеевич, завтра же вылетели бы, как пробка, не упроси я майора, в вашем случае, не сообщать на факультет. Это во-первых. А во-вторых, «учиться», знаете ли, отнюдь не исключает «сотрудничать». Это вещи вполне совместные.
— Вы думаете?
— Знаю.
— А вот я не знаю, — сказал я. — Просто не могу вообразить, какой интерес для вас может представлять мой профиль. Я же не с юрфака? И не мастер спорта.