Дверь опять отворилась, чтобы выпустить из палаты группу Уайлдера, и закрылась у них за спиной.
Палата реабилитации действительно оказалась приятной и чистой: настоящие кровати, кресла из хромированных трубок и искусственной кожи, полноценная душевая с мылом и специальным шампунем от вшей. Разговоры велись негромко и вполне вежливо: никто не искал неприятностей на свою голову.
«Консультационная беседа» на следующий день проводилась в комнате, тесно заставленной столами с пишущими машинками и напоминавшей офис биржи труда. Уайлдер общался с бледным мужчиной, который выглядел как типичный мелкий клерк из какой-то захолустной конторы, однако представился «психиатрическим социальным работником».
— …и после выписки отсюда вы будете периодически обследоваться у психотерапевта, не так ли?
— Ну, не знаю. Я еще об этом не думал.
Сотрудник перестал печатать, закрыл глаза и провел белыми пальцами по своему лицу:
— Знаете, я порой не понимаю людей вроде вас. Вы мужчина зрелых лет с хорошей работой и семейными обязанностями. Вы были принудительно госпитализированы и провели неделю в палате с самым жестким режимом из всех подобных мест в городе, и вы все еще «об этом не подумали»?
— О’кей, я буду обследоваться.
— Это в ваших же интересах, мистер. Далее. Вы можете себе позволить сеансы психотерапии в частном порядке или же будете приходить сюда, в амбулаторное отделение?
— В частном порядке.
— А как насчет алкоголя? Вы намерены с этим покончить?
— Честно говоря, я полагал, что это мое личное… Хотя, если вам это нужно для галочки, пишите «да». И все дела.
— Я гляжу, вы большой умник, даром что ростом не вышли. Попадаются и такие среди вашего брата.
Он закончил печатать, вынул из машинки листы, оторвал от них копирку, затем скрепил степлером и гневно шлепнул в нескольких местах резиновой печатью. Похоже, процедура подошла к концу.
— Теперь я могу получить свою одежду?
— Вы шутите? Несомненно, вы шутите. Или вы полагаете, что город Нью-Йорк так запросто выпустит вас отсюда, учитывая, каким путем вы сюда попали? Вас могут выписать только под поручительство мистера Пола Р. Борга; только после того, как он явится сюда и побеседует со мной лично, и только если он согласитсяподписать эти бумаги.
Он протянул руку к телефону.
— А сейчас отправляйтесь в палату и ждите. Меня порядком утомил вид вашей физиономии.
Ожидание не затянулось. Пол Борг появился в палате реабилитации с тревожной улыбкой на лице и мимеографической копией квитанции.
— Я подписал все бумаги, — сказал он, — а вот эта нужна для получения твоей одежды. Тут написано: «Комната три-Ф». Ты знаешь, где это?
Они отыскали нужную комнату лишь после долгих и бестолковых блужданий по коридорам, перемещений на лифте и расспросов людей, не говоривших по-английски. Переодевшись (это было невероятное удовольствие: его собственная одежда и ботинки, его наручные часы и его набитый купюрами бумажник), он сказал:
— Пол, я должен еще кое-что сделать. Надо найти здесь буфет или какой-нибудь киоск.
— Зачем?
— Долго объяснять. Идем. Скорее всего, это на первом этаже.
Буфет действительно нашелся на первом этаже, и Уайлдер приобрел блок «Пэлл-Мэлла». Затем достал из нагрудного кармашка собственную ручку, написал на блоке: «Для Чарли, с огромной благодарностью» — и присовокупил к этому свое имя.
— Ну вот, — сказал он. — Где тут лифт психиатрического отделения?
— Джон, что это значит?
— Не твое дело. Но это важно.
— «Палата для склонных к насилию»? — переспросил лифтер. — Здесь нет палаты с таким названием.
— Возможно, это неофициальное название, — сказал Уайлдер, — но я имею в виду палату на седьмом этаже.
— В любом случае я не могу вас туда доставить. Сегодня не день посещений.
— Я не посетитель, я… Короче, доставьте это в палату, отдайте копу у двери и скажите ему, что это для Чарли. Сделаете?
— Да, это я могу.
И дверь лифта затворилась.
— Сукин сын наверняка прикарманит сигареты, — проворчал Уайлдер. — А если все же передаст копу, тот заберет их себе. Надо было настоять и подняться туда лично. Я должен был действовать решительнее.
— Джон, оно того не стоит. Ты ведь понимаешь, что это не имеет значения?
— Нет, имеет. Такие вещи как раз имеют значение, вот и все.
Когда же они, пробравшись через все коридоры и приемные, наконец вышли на свежий прохладный воздух Первой авеню, Уайлдер выдохнул: «Ого!» Потом он сказал: «Боже мой!»