Через минуту она чувствует, как сотрясается его тело, и понимает, что он смеётся. Александра отстраняется — совсем чуть-чуть, чтобы видеть лицо парня.
— Не думал, что когда-нибудь увижу тебя такой пьяной, — улыбается Шистад.
Александра моргает, глаза её почти закрываются. Её тянет в сон.
Но она всё равно бормочет:
— Хватит улыбаться.
— У тебя какие-то проблемы с моей улыбкой?
Девушка почти соскальзывает с бортика, но удерживается, а Крис дёргается, и его рука замирает в считанных сантиметрах от её талии. Александра опускает взгляд на его руку.
Он её не касается, но кожу покалывает.
— Да.
Крис старается не выдать своих эмоций. «Да»? Что за «да»?
Но Александра не спешит продолжить. Веки её смежаются, и на какой-то миг Шистад боится, что она сейчас упадёт назад, и вскакивает, и ладони его почему-то удерживают её лицо.
Логично было бы схватить её за плечи, а он… Что он делает?
Александра приоткрывает глаза и смотрит на него затуманенным взглядом. И Крису хочется… хочется…
— Да, — повторяет Ольсен. — Она сводит меня с ума, твоя чёртова улыбка.
Крису хочется, чтобы она заткнулась и чтобы никогда не останавливалась.
— И твои шутки…
Крис надеется, что её стошнит, и она замолчит. Крис надеется, что она продолжит.
— И твоя забота… И то, что ты помог мне…
Крис ждёт, что сейчас вернётся Вильям, и желает, чтобы он никогда не возвращался.
— И ты тоже.
Александра закрывает глаза. Крис Шистад верит, что наутро она ничего не вспомнит, но надеется, что не забудет.
========== Глава 4 ==========
Воскресенье, 07:51
Александра переворачивается на бок, и её рвёт.
Вильям усаживается сзади и приподнимает девушку, прежде чем придержать ей волосы. Рвотные позывы сотрясают тело Ольсен, она старается дышать глубоко, но каждый раз, ощущая отвратительный привкус на языке, снова задыхается. Спазмы сжимают горло, и её всё рвёт, рвёт и рвёт.
Перед глазами — пелена, это слёзы застлали взор, и она даже не видит, что, слава богу, её тошнит не на пол, а в таз. Александра может чувствовать только кульбиты, которые совершает оставшееся содержимое желудка, и тёплое дыхание Вильяма на своей макушке.
— Тише… Всё хорошо, милая, всё хорошо, — шепчет Магнуссон, и всё её тело снова сотрясается и горит.
Руки Вильяма обвиваются вокруг её талии, и становится легче. Мерзкий кислый привкус во рту, конечно же, никуда не исчезает, но звук его голоса действует успокаивающе.
— Вот так, молодец.
Александра откидывает голову на плечо Вильяма, и из груди её рвутся рваные вдохи. Парень больше ничего не говорит, баюкая девушку в своих объятиях.
Александра вся потная, измождённая, с лихорадочно блестящими глазами на осунувшемся за ночь лице. Она смотрит пустым взглядом в потолок, ощущая, как рядом бьётся любящее сердце, и ненавидя себя каждой фиброй души.
— Ничего. Ты в порядке, теперь ты в порядке.
И слёзы снова бегут по щекам Александры. Она сама себе отвратительна — за то, что выглядит настолько слабой, за то, что опять заставляет Вильяма видеть её настолько жалкой, за то, о чём думала…
Ей хочется выплюнуть эту желчь, но это уже даже не желудочный сок, а что-то в её мыслях, в её голове; что-то грязное, отвратительное, недопустимое.
— Прости меня… прости.
Объятие Вильяма становится крепче и увереннее. Александра всё продолжает шептать, но он только сильнее её удерживает, боясь, что та чужая и сломленная Александра вернётся, — пугливая, незнакомая ему девушка, плачущая на похоронах бабушки.
— Я с тобой. Слышишь? Я с тобой.
Александра сжимает дрожащими руками его руки, оставляя следы от ногтей, но боли Вильям не ощущает. Даже сейчас, потерянная и поддавшаяся панике, Александра Ольсен остаётся той, кем была всегда, — константой в его жизни.
***
09:01
Александра оправляет домашнее платье и подбирает под себя ноги.
Девушка выглядит чересчур бледной, на губах нет ни кровинки, но она наконец-то вымыта, причёсана и собрана. У неё больше не дрожат руки, и глаза смотрят на Вильяма как и прежде — со спокойной лаской и тихой любовью.
Но Магнуссон всё равно окидывает Ольсен долгим пронизывающим взглядом, прежде чем отойти от дивана и пойти на кухню. Он может видеть её и оттуда, но расстояние между ними нервирует его все те минуты, что необходимы для заварки чая.
Александра тем временем включает свой почти разряженный телефон, медленно нажимает на экран и подносит к уху. Вильям ни о чём не спрашивает и практически игнорирует происходящее: даже когда девушка кладёт телефон подле себя, он всего-навсего вынимает заварку из кружки и идёт обратно.
Ольсен принимает кружку. Магнуссон не садится до тех пор, пока не убеждается, что она пьёт — медленными глотками, степенно, если не сказать чинно. Вся такая светская и серьёзная, с мокрыми губами, которые ему хочется поцеловать.
Александра улыбается.
Она отставляет кружку на стеклянный столик, поворачивается к Вильяму всем корпусом и делает то же, что и всегда, когда между ними повисает эта странная ненавистная тишина: широко разводит руки.
Ни дать ни взять хрупкая птичка, которая вот-вот взмахнёт крыльями и улетит; и словно чтобы не дать этому случится, Вильям подаётся ей навстречу и обнимает, ощущая, как её ладони опускаются на его спину.
— Прости меня, — снова говорит Александра, но на сей раз в её голосе нет ни отчаяния, ни страха. Этот голос проникает внутрь него, всё рушит и собирает заново. — Прости, что раз за разом заставляю тебя волноваться.
Вильям знает, что чувствует, но не может облечь в слова — всё это не важно. Его беспокойство, её панические атаки — это не имеет значения. Для него нет ничего сложного; всё просто, если Александра здесь рядом.
— Я не собиралась напиваться. Я знаю, что в моём состоянии пить не следует, — она говорит негромко, стараясь подобрать каждое слово, и это, как и всегда, отзывается в Вильяме болью. Александра не должна подбирать слова рядом с ним. — Наверное, я просто сильно по тебе скучала.
И стена между ними рушится.
Александра чувствует, что Вильям улыбается. В эту секунду она ни в чём не сомневается и не понимает, как вообще может сомневаться. И она любит его, просто любит, и всегда будет любить.
О чём вообще думал её глупый пьяный мозг? Удостовериться? В чём? Вильям с ней, даже если его прямо сейчас нет рядом; он под кожей, в венах, в мыслях, во всей ней.
— Господи, — в конце концов, говорит Ольсен. — Я так сильно тебя люблю.
Вильям смеётся. Этот грудной смех заражает и Александру, и вот они смеются уже оба. Девушка даже не замечает, что Магнуссон отстранился и смотрит на неё, и в его глазах она находит всё.
— Знаешь, — произносит Вильям, — возможно, тебе стоит пить почаще.
Он берёт её лицо в ладони, и к Ольсен возвращаются краски.
— Скажи это ещё раз.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я…
И когда Вильям целует Александру, кровь приливает и к её губам. В этом поцелуе нет ни одного вопроса, но есть тысяча ответов, и каждый из них звучит одинаково: «Я люблю тебя».
В этот момент Александра почти не вспоминает свой приступ, спровоцированный вовсе не алкоголем, как подумал Вильям, а чувством вины за то, что никогда не должно было ей присниться.
Даже о Крисе она почти не думает — о том, как он держал её за руки последние дни, о том, как эти небрежные касания удерживали её от падений.
— Прости меня, — шепчет Александра, уже скорее для себя, чем для Вильяма.
Парень гладит её волосы и всё ещё улыбается:
— Перестань извиняться. К тому же Крис сказал, что ты вела себя хорошо и рано легла спать. Никто не знал, что тебя ждёт такое экстремальное пробуждение, — Вильям пытается перевести всё в шутку, но Александра вздрагивает, услышав имя Криса.
— Крис? Ты с ним разговаривал? Что он сказал?