Потом какие-то фотографии… Части каких-то фотографий. Перемешанные с частями других фотографий. Какой-то бредовый фильм. С Саней в театре. Вспышка одного фотоаппарата, которая так и не погасла. Я закрываю глаза… Потом мы смотрим в небо, из театра, там нет потолка. И хотя тут нет логики, мы видим меня как парашютиста, настоящего парашютиста, в костюме парашютиста. Я падаю с неба и смеюсь. Потом прогулка камеры по редакции, камера очень нестабильна. Саня входит в редакцию, как балерина, на одной ноге, движется, скользит… Темнота. Аплодисменты.
Что-то стучит; опять всё обычно, белый свет.
— Вы живы? — спросила Юлия. — С вами всё в порядке?
Я не сразу сориентировался… Стоп — похоже, я заснул?
А брюнетка Юлия, это средоточие красоты, смотрит на меня, голого, темного, горячего, сверху. — С вами всё в порядке? Мы ждем, а вы не выходите.
В голове мелькнуло, а не затащить ли её сюда ко мне, в этот саркофаг, чтобы побыть вместе во вселенной.
— У меня была трудная ночь.
— Тогда ладно, — она опустила крышку, чтобы больше на меня не смотреть. Как только поняла, что я жив, рассердилась. — Одевайтесь! — сказала она, и я услышал, как она вышла.
Я снова открыл этот саркофаг. Ух. Старый рокер восстает из мертвых. Посмотрел на себя в зеркало. Я выглядел довольно похожим на Джеймса Брауна.
Ай фи-и-ил гу-уд, та-на-на-на… — я заиграл бедрами перед зеркалом, член болтался в состоянии полуэрекции. Говорят, что кварцевание улучшает настроение. Оказывается, это правда.
Кроме того, я наконец-то немного поспал.
Каким же я был деревенским простофилей, что боялся солярия, подумал я. Сейчас неплохо бы выпить пива, чтобы немного остыть. У меня было полчаса до съемки, и я раздумывал, в какое из ближайших кафе зайти. Я опасался, что кто-нибудь меня узнает или же, что ещё хуже, не узнает.
Зашел в самое пустое, безболезненно, а когда мне выдали пиво, позвонил Маркатовичу.
— Ты наконец проснулся? — спросил я.
— Да, — сказал он. — А ты?
А я? Тут я заметил, что и мой вопрос был нелогичным. Тем не менее я ответил: — Э-э, я уже давно на ногах. Много разного происходит…
Хотел ему кое-что рассказать, но он разрыдался. Сказал мне, что наконец-то прочитал Дианино письмо, то самое, на четырнадцати страницах. И потом спросил: — Разве я такой плохой?
— Я то же самое у себя спрашиваю, — сказал я.
— Чего только она не написала, — сказал Маркатович, всхлипывая. — И… и всё звучит правдоподобно…
— Да ну? — сказал я равнодушно.
— Я… Я докажу ей, что это не так, пусть только она даст мне шанс, — опять зарыдал он. — Всегда, когда она мне дает шанс, мне удается всё доказать…
— Она даст тебе шанс, — сказал я и подумал, что все они обгоняют меня в нытье. Это страна нытья — подумал я — мне никак не дождаться своей очереди.
Он плачет. Может, у него нервный срыв?
— Не знаю… Не знаю, почему я не переношу брак… — сказал он, словно оправдываясь передо мной. Он протолкнул свой защитный аргумент через плач: — То есть, я переносил его… Из семи дней недели шесть дней я его переносил. Но это длится и длится, постоянно. Без выходных…
Я чуть не рассмеялся. Но всё-таки сказал: — Ладно, не надо так на это смотреть.
— Да не смотрю я, не… Были и чудесные моменты… Например, например, когда родились мальчишки… — он опять заплакал. Потом перевел дыхание и закончил: — Это было как… как какое-то чудо, понимаешь?
— Понимаю.
— Ты ещё сам такое увидишь… — вздохнул он. — И я был так счастлив, и всё время смотрел на них… первые пятнадцать дней… первый месяц… первые шесть месяцев…
— Понимаю.
— Но это длится постоянно, всё это длится постоянно.
— Так хорошо, — сказал я. Я ждал, когда фонтан иссякнет.
— И… Это моя жизнь.
— И что?! — я немного повысил голос.
— Ничего, я хочу тебе объяснить… И она говорит, что я её избегаю. Что она одинока… Что я был бы должен снова посвятить себя ей, чтобы она почувствовала, что я её люблю.
— Конечно должен! — сказал я.
Он на мгновение замолк.
— Но… Я не могу, всё это. Тогда я был бы должен делать то, что мне велят, всё… — он опять зарыдал.
— Ну ладно, Маркатович… Ты ещё под коксом?
— Не могу… He могу я её больше любить! — продолжил он.
— Да?
— Как она этого требует от меня?! В этом письме… Как будто я должен любить её, вот так она об этом пишет!