— Да, ведь он же бунтарь, — сказал я и втянул немного кокса с шахматной доски.
Это был целый репортаж о выступлении Stones, показали и фрагменты концерта.
— На концерт пришло двести тысяч человек, а завтра все они пойдут на работу, — сказал Маркатович.
— Нормально, — сказал я. — Они же работают.
Маркатович продолжил: — За то, за что обожают Ричардса, других преследуют, каждый день. Всё, что обожают, всё это преследуют, каждый день.
— Нормально, — сказал я.
— Это началось ещё с Иисуса! — торжественно произнес Маркатович.
— Да, да, — сказал я.
Я чувствовал какую-то безвольность. Посмотрел на него: — А у тебя бывает такой филинг, знаешь, вот когда упомянешь какое-нибудь такое великое слово, ну, как «Иисус» или «революция», а тебя сразу же охватывает какая-то усталость?
Маркатович поднял брови.
— Не знаю, — сказал он.
Некоторое время мы молчали.
Сейчас показывали, что говорят люди из публики после концерта в Мюнхене. Люди говорили, что Stones остались такими же, как когда-то, они вечные.
Маркатович и я были уничтожены. Выросшие в странных восточноевропейских системах, мы возлагали слишком большие надежды на рок-н-ролл. Под этой терапией мы жили годами. Надеялись. Мы думали — пусть всё немного уляжется и все мы станем Китами Ричардсами.
В паузах между песнями люди продолжали говорить о Stones. Люди их идеализировали.
— И Хилари Клинтон совсем неплоха! — сказал я.
— А представь себе малыша Эминема, — сказал Маркатович. — Я смотрел про него какой-то фильм… Тип вырос в автоприцепе для кемпингов и реально был в жопе. Рэпал в каких-то дырах. Но потом записал диск, продал пару миллионов и стал богачом! И что ему теперь делать со следующим диском? Въезжаешь, теперь ему придется ещё пятьдесят лет быть бунтарем с той же самой физиономией.
— Да, — сказал я. — Ему понадобится изрядно наркоты, чтобы его не раскрыли.
Маркатович продолжил свою мысль: — Сначала ты в жопе из-за того, что ты в жопе, а потом ты в жопе из-за того, что ты не в жопе. Такова жизнь рокера.
— Не можешь ни вперед ни назад.
— Не можешь позволить себе привести всё в порядок! — сказал Маркатович.
— А на кой приводить всё в порядок?
— Да, блин, так получается. Приводишь всё в порядок. И начинаются проблемы.
Мы оба засмеялись.
Stones продолжали играть, они вечные.
Я смотрел на Маркатовича, как он втягивает полоску кокса и пытается сформулировать вопрос: — А ты действительно хотел привести всё в порядок или…
— Что?
— Ну, знаешь, я хотел привести всё в порядок. Но меня убил этот тип из Ирака.
— Ха, я женился, купил квартиру, у меня дети… У тебя-то ведь ничего этого нет…
— Ну хорошо, — сказал я. — Ты более продвинутый…
— И ты меня спрашиваешь, хотел ли я всё привести в порядок. Ну и ну! Естественно, что хотел!
— Но тебе хотелось, типа, так рокером и остаться…
— Вовсе нет. Да я целыми днями ношу галстук. Я вообще не хочу быть никем, понимаешь, но вот… Мне кажется, что я даже более сумасшедший, чем Игги Поп. Он ходит в качалку… Red Hot Chili Peppers’ы ходят в качалку… Э, а я не хожу! — с вызовом расправил плечи Маркатович.
— Я тоже ходил, пока у меня не было ванной комнаты… — сказал я. Маркатович посмотрел на меня вопросительно, и я добавил: — В качалку. Я туда записался, чтобы было где принять душ.
— Ну а я не хожу! — ещё больше выкатив грудь, гордо заявил он, не скрывая свой «пивной животик».
Сейчас и он выглядел бунтарем. По-другому, чем Кит Ричардс, но тем не менее… Черт его знает, что сегодня подразумевается под словом «бунтарь», подумал я.
Маркатович задумался, как будто что-то про себя подсчитывая.
— Похоже, и я останусь без ванной комнаты, — сказал он. Потому что купил РИБН-Р-А по 410… А последняя цена на сегодня была 51, проинформировал он меня бог знает в который раз.
— В восемь раз меньше! — простонал он. Звучит гадко, но мне было как-то легче рядом с Маркатовичем. Вся эта история с Борисом вовсе не казалась ему уж очень страшной. Он был единственным, кто не добивал меня вопросами, как я смог допустить подобное, он был единственным, кто ничему не удивлялся, должно быть из-за того, что и сам оказался по уши в дерьме. Я чувствовал, что мы с ним на одной стороне.
Поэтому я принялся убеждать Маркатовича, что всё будет о’кей, что он выплывет, что это правильно, что он выжидает, что власти рано или поздно вмешаются, что всё вернется на свои места, что нужно просто запастись терпением, нужно просто глубоко вдохнуть и задержать выдох… Мне хотелось звучать как можно более уверенно.