Траншею стало заволакивать пылью. Солнце, висевшее слева над высотой, светило тускло, как сквозь туман. Когда взвыли моторы «илов», Донцов вскочил. По выработанному еще в разведке навыку, все на нем было пригнано так, чтобы не стеснять движений. Автомат он держал в правой, руке, на поясе висели запасной диск в холщовой сумке, нож в резиновых ножнах и три «лимонки».
Послышался голос командира роты, и по боевым порядкам прокатился, подхваченный десятками голосов, призывный клич, с которым ходили на бой, на смерть и на подвиги советские воины: «За Родину! За Сталина!»
Донцов легко вскочил на бруствер. Каждая клеточка его здорового, сильного тела напряглась, пользуясь возможностью действовать после томительного ожидания.
Пыль густо клубилась над полем боя. Где-то впереди недружно защелкали редкие выстрелы: немцы еще не пришли в себя после артподготовки. Надо было использовать эти минуты замешательства и ворваться в траншеи противника прежде, чем он успеет организовать огонь. Но изрытая, изуродованная земля не позволяла бежать быстро. Приходилось то проваливаться в воронки, то перепрыгивать через бугры. Пережженная земля сыпалась и уходила из-под ног, как песок.
По расчетам Донцова, он был уже на полпути к немецким окопам, как вдруг впереди начал бить пулемет. Донцов свалился в воронку. Боец из пополнения набежал на него в том самозабвенном состоянии, когда человек не замечает опасности. Донцов схватил его за ногу. Боец упал рядом, повернул изумленное лицо к Донцову… Свинцовая струя с змеиным шипением смела гребень края воронки, за которым они укрывались, осыпала их землей и ушла в сторону. Боец проглотил невысказанный вопрос и плотней прижался к земле. Донцов осторожно выглянул.
Сквозь редеющую пыльную завесу он различил метрах в двадцати узкий разрез амбразуры. Стоя на коленях, Донцов швырнул «лимонку». Она разорвалась за пулеметным гнездом. Он бросил вторую. Она упала в воронку рядом с амбразурой и не причинила пулемету никакого вреда. Стиснув зубы, Донцов с особой старательностью метнул третью. Пушистый хвост разрыва закрыл амбразуру. Пулемет замолчал. Цепь поднялась и устремилась вперед.
Второй раз Донцов упал совсем близко от амбразуры. Немец заправил, должно быть, новую ленту; пулемет как ни в чем не бывало опять залился злобной скороговоркой.
Между тем винтовочные выстрелы участились. Немецкая оборона оживала. Уже разорвались далеко за лежащей цепью первые мины, должно быть выпущенные трясущимися руками. Пройдет еще несколько драгоценных минут, внезапность будет потеряна, огонь противника усилится, станет губительным, и за успех, которого можно достичь малой кровью, придется расплачиваться ценой больших жертв. И все это из-за пулемета, огненное жало которого дергалось в нескольких шагах от Донцова.
Прижавшись щекой к горячей земле, Донцов краем глаза следил за пулеметом, с лихорадочной быстротой соображая, как можно заставить его замолчать.
Та простая, суровая мысль, к которой пришел Донцов, сперва вызвала в нем ледяной озноб испуга и протест, ожесточенный протест. Все в нем возмутилось и все противилось этой мысли, и не могло не противиться, потому что невозможно здоровому, сильному человеку вот так, вдруг, в несколько секунд, примириться с необходимостью погибнуть. Но, пугаясь, протестуя и отгоняя от себя эту мысль, Донцов в то же самое время примерялся, как лучше ее выполнить. Он понял, что должен сделать это ради товарищей, которые лежали сейчас на дымном черном поле, слушая смертный посвист свинца.
…Главное — успеть добежать до амбразуры, не упасть раньше!
Неожиданно он почувствовал, что земля, на которой он лежал, пахнет кузней — горелым, кисловатым запахом горна. Как тяжело отрываться от ее мягкой, теплой груди!
Он уперся ладонями в податливую, сыпучую землю, уловил момент, когда ствол пулемета отвернулся, и рывком вскочил на ноги.
Донцов успел сделать только один шаг, когда перед ним разорвалась шальная мина. Его на миг ослепило, железные когти рванулись на грудь. Он зажал рану пилоткой. Все вокруг стало желтым, и пыль сгустилась, и пожелтела, и призрачно заколебалась над желтой землей. Течение времени остановилось. Странная гулкая тишина настала на поле боя, и Донцов подумал, что вот сейчас, пока не стреляют, и надо итти в атаку. И он крикнул: