Я ответил, что, скорее всего, это стихи В. Лапшина, что подборка его действительно производит неплохое впечатление, но уровень остальных стихов всё же оставляет желать лучшего.
— Ну, хорошего всегда мало, — сказал Георгий Васильевич. — Вы знаете, что сегодня в Ленинграде премьера большой вещи Гаврилина, жалко, что я не смог поехать…
— А я был на ее московской премьере, — откликнулся я.
— Как так? — Свиридов очень удивился.
Я рассказал о «прогоне» «Перезвонов» в Нефтяном институте и об очень сильном эмоциональном отклике, который вызвала эта вещь не только у меня и моих близких, но и у всех тех, кто был там в этот вечер:
— Один из моих приятелей, человек, вообще от такой музыки далекий, по окончании сказал: «Я забыл, где я и кто я»…
— Мы возлагаем на Валерия Александровича большие надежды, — подчеркнул Свиридов и, как бы с кем-то полемизируя, заметил:
— Видите, всё-таки настоящее находит дорогу, нельзя всё мазать чёрной краской!
Разговор завершился такими словами Георгия Васильевича:
— Ваши письма читаю, надо повидаться обязательно. Передайте Владимиру Яковлевичу мой нежнейший привет.
22 января я отправил В. А. Гаврилину «Дни поэзии» 1981 и 1983 гг. с клюевскими сочинениями и сопроводительным письмом (его копию я себе не оставил, а теперь не могу вспомнить оттуда ни единого слова). Тогда же я узнал от Лазарева о полученном им письме Георгия Васильевича с высокой оценкой книги Жуковского, составленной В. Я.
Днем позже я послал Свиридову «День поэзии 1983» с вложением фотокопии полного текста «Погорельщины» и с письмом, которое заканчивалось так:
Ваши слова о музыке на стихи Н. А. <Клюева> — это луч надежды, что давняя моя мечта осуществится. Я много думал о музыке самого клюевского слога… И сейчас во мне окончательно окрепла мысль, что подлинно и совершенно воплотить поэзию зрелого Клюева в музыке сможете только Вы, его — что немаловажно! — младший современник, очень близкий ему по духу, так же, как и Н. А., органически связанный с Русским началом искусства. Ваша музыка на стихи Есенина имела колоссальное значение для возвращения есенинской поэзии в народное сознание, где до того она настойчиво подменялась «-щиной». Но ведь творчество Николая Алексеевича в широком обиходе до сих пор «украшено» тем же ярлыком, даже таким: «-ЩИНА» (аршинными буквами). Я просто убежден, что слово Н. А., получившее новую жизнь в Вашей музыке, сыграло бы великую роль в возвращении его словесного искусства в русское сознание, — возвращении, настоятельно необходимом.
И я от всей души желаю Вам по-настоящему доброго здоровья, так необходимого для осуществления всего того, что связано с Вашим великим Делом, которое — конечно же — есть вечно живая часть нашего общего Русского Дела.
29 января мне пришло почтовое уведомление, что «клюевская» бандероль достигла Большой Грузинской. 6 февраля я позвонил туда. Трубку взяла Эльза Густавовна. Георгия Васильевича в тот день дома не было. Я спросил о его самочувствии.
— После выхода из больницы, тьфу-тьфу, всё превосходно, — ответила Э. Г. и предложила мне позвонить на следующий день, когда Георгий Васильевич будет в Москве.
Так я и сделал 7 февраля во второй половине дня.
Однако сам Свиридов, говоря о своем состоянии, был гораздо менее оптимистичен, чем его жена:
— Я вышел из формы, очень трудно в нее входить, масса накопившихся дел, так что встреча с Владимиром Яковлевичем и с вами пока откладывается — до лучших времен… Тогда я вас извещу.
И тут же обратился к общей для нас теме:
— Я написал пять страничек — портрет Клюева, как я его вижу. Там у меня были дебаты с одним (кто был этот «один», выяснится спустя несколько месяцев, но об этом — попозже. — С. С.), и я написал…
— Хотелось бы прочитать, — робко сказал я.
— Когда-нибудь обязательно покажу.
Разговор коснулся «Дня поэзии 1983», и прозвучала реплика:
— Там есть живые стихи, есть-есть…
Но больше внимания было уделено не самому альманаху, а недоброжелательной рецензии Юлии Друниной на него в «Правде» (от 29 января). Свиридов расценил ее как эпизод во внутригрупповой борьбе:
— Это — групповщина… А сама Друнина как поэт — так себе.
Сообщив мне, что официальная московская премьера гаврилинских «Перезвонов» предстоит 12 февраля, Георгий Васильевич заметил:
— Я очень хочу там быть. Мне все говорят, что это превосходная вещь. Я слышал только часть ее. Она исполнялась год назад, и я написал о ней первую рецензию в «Известия».