Наставник учит, что «среди царящей расхлябанности очень поможет подвижнический дух», и приводит такой простой пример: бегуны на стадионах не оглядываются назад, чтобы увидеть, где находятся последние. Ведь если они будут глазеть на последних, то станут последними сами. Больше всего именно к литераторам и учителям имеет отношение то, о чём он ведёт речь: «Нам надо освятить знание… Если знание и образование не освятятся, то они окажутся ни на что не годными и приведут к катастрофе»…
Русские писатели давно предупреждали, что знания, не освященные верой, моралью, могут принести зло. Мысль, не освященная верой, моралью, может быть доведена до того самого тупика — «некудовщины». Без понимания невидимой духовной борьбы невозможно понять лесковские мотивы «всегубительства» и морового поветрия…
Школьники слышат мотив «некудовщины» на последних страницах романа «Преступление и наказание», где Достоевский изображает увиденную его героем во сне страшную картину: мир осуждён на моровую язву, от которой все должны погибнуть, кроме немногих избранных; появились какие-то микроскопические существа — трихины, вселявшиеся в тела людей, но это были «духи, одарённые умом и волей». Зараженные люди становились сразу бесноватыми и сумасшедшими и считали только себя и свои научные выводы и убеждения правильными. «Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нём одном и заключается истина». Всё перепуталось: что считать добром, что — злом, «кого обвинять, кого оправдывать». Люди убивали друг друга в бессмысленной злобе, всякий предлагал своё, и ни на чём не могли остановиться. Прекратились земледелие и ремёсла. Начались пожары, голод. «Все и всё погибало».
Рисуя эту ужасную картину, Достоевский подчёркивает (и это отмечает учитель), что основная причина всеобщей гибели в том, что люди утратили Истину, стали считать, что истин столько, сколько людей, что каждый может быть изобретателем своей «теории». Человечество, не признающее Того, Кто сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6), — несчастно и идёт к своей погибели. Спасутся немногие… Писатель называет их «чистыми и избранными, предназначенными начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю». Вот что ожидает мир, основанный не на твёрдой духовно-религиозной основе.
Важно, чтобы мы не забывали того, о чём говорится в известном высказывании нашего классика: мы русские в той мере, в какой мы православные. Эту свежую струю в духовной жизни России, для многих ещё непонятную, неожиданную, удивительно точно, прозорливо выразил Достоевский в «Дневнике писателя». «Неожиданным (впрочем, далеко не для всех), — говорил он, словно глядя нам в глаза, — было то, что народ не забыл свою великую идею, своё „православное дело“ — не забыл в течение рабства, мрачного невежества, а в последнее время — гнусного разврата, материализма… Даже, может быть, и ничему не верующие поняли теперь у нас, наконец, что значит, в сущности, для русского народа его Православие и „православное дело“. Что это именно есть прогресс человеческий, всеочеловечивание человеческое, так именно понимаемое русским народом, ведущим всё от Христа, воплощающим всё будущее своё во Христе и во Христовой истине и не могущим и представить себя без Христа».
Вероятно, именно эта общность в главном — понимании православного дела как истинного прогресса человеческого — определила и систему воспитания Лескова: она основана на его борьбе с нигилистическим злом, духом разрушения и — верности писателя праведническому идеалу.