— «Буратино»!.. — И Колобов громогласно расхохотался, скрипуче корчась на кровати и колотя ладонью по ляжке; Павел тоже засмеялся.
— Что?.. — вскинулся старичок Иванов и, когда взгляд его прояснился, загнусил: — Совести у вас нету — поспать не дадут…
— Прости, дядь Коль, — извинился толстячок, просмеиваясь. — Ты знаешь, какой среди нас трезвенник есть?
— Знаю, знаю… Он у нас святой. Он на свадьбе только лимонад… Слышали…
— До тихого часа, между прочим, еще двадцать минут, — заметил Карпов.
— Слышали… — повторил старичок, закрыл глаза и стойко перенес новую волну хохота.
— А как там, в Ленинграде? — спросил чуть позже Колобов с тем чистым любопытством, с каким спрашивают внуки, сидящие на дедовых коленях.
— Очень красиво. Сейчас он уже, правда, Петербург — в Петербурге я не был. Но в Ленинграде самое красивое место — это Эрмитаж. Я всегда по нескольку часов выкраивал, чтобы сходить. Есть там один такой зал… ну-ка… да, как войдешь — налево, на второй этаж — и снова налево. Он огромный, весь белый с золотом и с огромными хрустальными люстрами. Там есть такие часы-павлин: огромная золотая клетка, а внутри дерево, трава, грибы, сова и павлин… Всё из золота, и каждый час павлин вертит головой и распускает хвост. А еще из этого зала есть выход в сад, на втором этаже настоящие деревья растут, трава, цветы — висячий сад, чудо света!
— Бывает же такое… — потрясенно пробормотал Михаил. — А где ты еще был, дядь Саш?
— Да весь Союз, почитай, объездил. В Грозный съездить только не получилось, жалко. А сейчас там война.
— У меня брат недавно из Чечни вернулся, денег много привез.
— Сколько?
Колобов сказал.
— Прилично.
— Он контрактник, им платят. Он сразу машину купил, «Волгу» новую, погулял хорошо. Еще он две гранаты привез: одну у мамы в деревне взорвал — рыбу глушил, а другую бережет на всякий случай.
— Опять на войну не собирается?
— Хватит, навоевался.
— Молодец.
Павел заинтересованно слушал.
— А вот я когда в армии служил, мне денег не платили. Но до чего здорово там было! — произнес Колобов с внезапным воодушевлением, и приятственные воспоминания прозрачно засквозили в его взгляде. — Я на китайской границе служил, на заставе. Эх, там и природа! И охота, и рыбалка, и грибы с ягодами. Здесь ты с удочкой, с бредешком — если ведро наловишь, то это уж очень хорошо. А там речка шириной метра два и снастей никаких не было, а рыбы — ужас. Мы прямо брали бочку и сетку-рабицу, и этой сеткой просто черпали рыбу и черпали. За час полную бочку начерпывали. Зубров били, медведей били. У медведей лапы отрубали, а остальное — волкам, из когтей кулоны делали.
— А шкуры что же? — поинтересовался Карпов и, заранее ужасаясь чужой бесхозяйственности, спросил: — Неужто не снимали?
— Не снимали, дядь Саш. Мы их выделывать не умели. Беличьи шкурки, правда, брали на стельки для сапог, но они быстро трескались, вонять начинали — дня на три хватало, а потом выбрасывали. Зато как этих белок стреляли — обхохочешься. Солдаты вместо собак были: собаки лают, как белку увидят, а мы: «Товарищ старший лейтенант, белка!» Он ее из мелкашки — бац: «Подбирай!» — Михаил тихо рассмеялся.
— Как-то не похоже на армию, — недоверчиво заметил Слегин.
— Просто на границе, поэтому и вольности такие. Нас вместе с офицерами и двадцати человек не насчитаешь, начальство далеко, так что мы летом по полдня в одних майках ходили. Да это еще что — рядом метеостанция была, и там метеоролог жил, бобыль. А патроны от автоматов подходили к его карабину — вот мы и меняли патроны на бражку. Хорошо!.. А как я там ел — я так нигде не ел. И кормили, и охота-рыбалка, и еще на собак отпускалось по 5 кг сала в день — ну, сала они, конечно, не видели, им и так хватало…
Павел заснул с улыбкой, и последним, что он слышал, было: «Местные там чай странно пьют: мы — с сахаром, а они — с солью».
— Действительно странно: они — с солью, мы — с сахаром, а ты, Павел, — безо всего, — произнес давнишний потусторонний знакомый уснувшего.
— Чего тебе? — спросил человек, боеготовно сконцентрировавшись и попутно творя Иисусову молитву.
— Да ничего особенного, пришел засвидетельствовать почтение, — рассеянно ответствовал бес.
— А еще что?
— А больше ничего. Елену ты уже видел сегодня — почему бы и мне не заглянуть… Для полноты впечатления.
— Но тебе же, наверное, побеседовать хочется… Раз уж заглянул.
— Вовсе нет. Тебе хотелось бы беседовать с субъектом, который истошно орет и размахивает дубиной? Вот и я с молящимся человеком говорить не расположен. До встречи, приятель.