Стешенко старался сохранить спокойствие. Он знал, что сейчас, когда все матросы и офицеры смотрели на него, ожидая приказаний, это необходимо, как никогда.
- Аварийная тревога, - спокойно объявил Стешенко.
На этот раз повреждения были большими. Вода хлынула через пробоину и затопила тральную, коридор гребных валов, машинное отделение и продовольственные кладовые. Главный двигатель вышел из строя. Повреждены были* и 100-мм пушка, и 37-мм автомат, и оба пулемета. Пожар вспыхнул с новой силой, горела краска на переборке так, что казалось, горело железо. А все водоотливные средства вышли из строя.
Но экипаж самоотверженно боролся с огнем и поступавшей через пробоины водой.
Матросы бросились заделывать пробоины, сбивали пламя пожара чехлами, доставали воду из-за борта. Электроэнергии не было, и механизмы не работали. Кок Фавзиев [96] вместе со строевым матросом вытащили из камбуза бак с приготовленной нищей и выплеснули в огонь.
Стешенко не видел, что одновременно бомбы были сброшены и на сторожевой катер 041. Командир катера маневрировал, но уклониться не смог. Две бомбы попали в катер, и он почти мгновенно затонул.
Тральщик «Гарпун», подошедший к месту гибели, спас только шестерых человек. Погиб командир катера старший лейтенант Михаил Петрович Ляный и его помощник лейтенант Евгений Михайлович Мазов. По палубе тральщика «Мина» с обожженными руками бежал в лазарет моторист Ставничук. У кормовой пушки он неожиданно остановился. На палубе лежал тяжело раненный матрос Сокол. Он зажимал руками живот, разорванный осколком. Открытые глаза его были устремлены в небо, где с воем метались самолеты. Ставничук остановился и наклонился над раненым матросом. Сокол глазами показал на грот-мачту.
Ставничук взглянул на мачту и увидел, что флага нет. Корабль вздрагивал от залпов и разрывов, все больше кренился и оседал в воду. Черный дым вырвался из кормового кубрика.
Сокол хотел что-то сказать, но Ставничук уже бежал, скользя по наклонной палубе, к ходовому мостику. Обожженные руки нестерпимо болели, и он не мог держаться за поручни.
Голый гафель, где раньше был флаг, теперь заметили |~ все, кто находился на верхней палубе.
«На мачте нет флага!» - мгновенно пронеслось по кораблю.
На какие- то доли минуты зенитными автоматами был потерян темп стрельбы. К прожекторной площадке уже бежал по скользкой палубе замполит Николай Васильевич Воронцов.
- Флаг… сбит противником, - запыхавшись, доложил Ставничук командиру. Стешенко поднял голову и посмотрел на грот-мачту, а старшина-сигнальщик уже выхватил из ячейки запасной кормовой флаг.
- Быстро поднять флаг! - скомандовал Стешенко и передал свернутое полотнище Ставничуку. Тот бережно прижал его к груди и сбежал с мостика.
Корабль еще больше накренился на правый борт. Зловеще шумела вода в полузатопленном отсеке. Стреляные гильзы подпрыгивали и скатывались за борт. Тяжелая тральная вьюшка, сорванная с фундамента, скользила по наклонной палубе.
Матрос Ставничук появился на прожекторном мостике. Обожженными пальцами он поймал оборванный фал, и над кораблем вновь затрепетал бело-синий флаг.
И снова в бешеном темпе захлопали зенитные автоматы и корабельные пушки, быстрее забегали матросы, тушившие пожар.
А на неподвижный, полузатопленный корабль, резко снизившись, мчались в атаку «мессершмитты». Тяжелый рев самолетов заглушил гул орудийной стрельбы.
- «Мессершмитты» идут на нас! - громко доложил Корниенко.
Командир только что отошел от переговорной трубы и стоял возле телеграфа.
Черная тень самолета закрыла солнце, рев моторов сотрясал воздух.
- Берегись! - закричал Корниенко. Он бросился вперед и закрыл своим телом Стешенко. Поток звенящих пуль и осколков обрушился на мостик, и Корниенко, подогнув колени, упал на палубу. Ему оторвало левую руку, он потерял сознание. «Убит или еще жив? - пронеслось в сознании Стешенко. - Надо его спасти во что бы то ни стало!»
- Фельдшера на мостик! - приказал Стешенко рулевому Стасюну и тут же скомандовал развернуть стволы пушек навстречу очередной волне атакующих самолетов. Бой продолжался.
Самолеты снова ревели над палубой, содрогался корпус корабля, вся корма окуталась дымом. Огромные серые клубы его постепенно заволакивали корабль. Стешенко стоял у тумбы компаса, высоко подняв голову; его черные волосы блестели на солнце, взрывной волной снесло фуражку, но он не замечал этого. И прежде чем корабль закрыло дымом, он успел увидеть откуда-то появившийся «як» и струю пламени и дыма от падавшего в воду «мессершмитта».
По трапу поднялся замполит Воронцов. Он уже знал, что произошло на мостике, и, подойдя к фельдшеру Терещенко, о чем-то заговорил с ним. Тяжело раненного Корниенко отнесли в кают-компанию, где был устроен лазарет, Стешенко увидел замполита.
- Механик тяжело ранен. Ранен и командир отделения мотористов Анатолий Барычев, но продолжает работать. Вся надежда теперь на старшину Лаушкина, - сообщил он Воронцову. - Он говорит, что левый дизель скоро можно будет запустить, а вот рулевое управление совершенно вышло из строя.
- Идите-ка, штурман, вместе со старшиной в румпельное отделение, - сказал Стешенко, обращаясь к старшему лейтенанту Ивану Авдеевичу Хомякову, - будем переходить на ручное управление!
Стешенко говорил громко, не замечая того, что наступила тишина, только где-то высоко в небе гудели самолеты.
- Это «яки» взяли немцев в работу. Пойдем, Василий Константинович, посмотрим, что творится на корабле, - обратился Воронцов к Стешенко.
Замполит, как всегда в трудные минуты, был рядом со Стешенко. От него исходили спокойствие и уверенность.
- Помощника, старшего лейтенанта Сотникова на мостик! - отдал распоряжение Стешенко. - Пойдем, комиссар! - обратился он к Воронцову.
Стешенко первым сбежал по трапу вниз. Этот осмотр корабля был для Стешенко своеобразной разрядкой после напряженных минут, проведенных на мостике.
- Дымовые шашки за борт, - на ходу приказал он, - но главное - нам надо заделать пробоину и попробовать идти своим ходом.
Они уже спустились вниз на железную рубчатую палубу и подошли к пробоине. На юте слышался звонкий голос боцмана, старшины 1-й статьи Ткача, он вместе с матросами сбрасывал за борт шипящие дымовые шашки. Звенели удары молотков по железу, журчала в отсеке вода. Черной раной зияла пробоина. Стальные листы палубы были разорваны и вогнуты острыми краями внутрь, все опалено огнем.
Из клубов дыма появился штурман Хомяков. Он сообщил, что можно перейти на ручное управление, хотя в отсеке еще много воды. Здесь же, на палубе, главстаршина Лаушкин доложил:
- Пожар потушен, воду откачиваем, крен корабля уменьшается. [99]
Матросы повеселели, увидев, что командир спокойно ходит по палубе, громко отдает приказания, ободряет. Крепла уверенность в том, что дело обстоит не так уж плохо.
С моря донесся глухой шум дизелей, это подошел тральщик «Гарпун». Послышался усиленный мегафоном голос командира конвоя:
- На мостике! Жив ли командир? В каком состоянии корабль? Можете идти или нужен буксир?
Тральщик стоял по-прежнему с креном на правый борт. Клубы дыма еще стелились по воде, закрывая корму, но мачты уже очистились и было видно, как на гафеле развевается флаг.
- Ну вот еще! Зачем нам буксир! - искренне огорчился Стешенко и громко, так что услышали на верхней палубе, скомандовал на мостик: - Помощник! Передайте командиру конвоя семафор: «Имею пробоину в днище корабля. Исправляю повреждение, буду следовать своим ходом».
- Добро. Я иду с транспортом по назначению! - ответили с «Гарпуна», и шум дизелей тральщика стал удаляться.
Решение следовать своим ходом принесло Стешенко уверенность и спокойствие.
- Помнишь, Николай Васильевич, - сказал Стешенко, - как лидер «Ташкент» в июне 1942 года, возвращаясь из Севастополя, выдержал девяносто шесть налетов авиации, был засыпан бомбами. Он получил несколько пробоин в корпусе, принял до тысячи тонн воды, но остался на плаву.