Как всегда, у берега шумел прибой. Флейшер застопорил ход, груженый катер и тендер пошли самостоятельно. Теперь Флейшеру надо было следить за тем, чтобы немецкие корабли не сорвали выгрузку, а если они появятся, то вступить с ними в бой.
Флейшер отошел мористее, чтобы можно было просматривать подходы к берегу, снова застопорил моторы и сразу же увидел силуэты вражеских кораблей и услышал доклад сигнальщика Баркова:
- Слева тридцать, торпедные катера противника! Флейшер ясно увидел сначала белые всплески волны
от быстрого хода кораблей, а потом и их силуэты. Шесть торпедных катеров и артиллерийская БДБ в строю кильватера шли от Камыш-Буруна. Обнаружили ли они сторожевой катер или спешат к месту высадки десанта, было неизвестно. Флейшер приказал комендорам держать вражеские корабли на прицеле.
Корабли противника по-прежнему шли строем кильватера, и вскоре Флейшер понял, что враги заметили его катер и разгадали их замысел. Торпедные катера немцев стремились прижать катер 081 к берегу и сковать этим его маневрирование. Чеслер отметил, как уверенно шел противник, рассчитывая, видимо, безнаказанно расправиться с катером. Флейшер понимал, что корабли противника сейчас откроют огонь, чтобы с большой дистанции подавить пушки и пулеметы катера, а потом будут расстреливать корабль в упор.
Один против семи. Трудная задача! Можно, конечно, попробовать, пока еще есть возможность, уклониться от боя и скрыться в темноте, но тогда корабли противника беспрепятственно подойдут и сорвут высадку десанта. Надо отвлечь их во что бы то ни стало боем. Может быть, придут на помощь наши дозорные катера. Но где они сейчас? Нет, надо атаковать противника, задержать его.
- Знаешь что? - твердо сказал Флейшер. - Идем прямо в лоб на немцев и разорвем их строй!
Флейшер понимал, что, если катер 081 прорвется через строй вражеских катеров, они будут вынуждены стрелять друг по другу или прекратить огонь. [182]
«Пожалуй, единственно правильный выход - идти на таран, - подумал Чеслер и согласился с решением командира. - Всякое иное маневрирование приведет к тому, что семь быстро расстреляют одного».
- Идем на прорыв! Будем вести бой! - объявил Флейшер команде и, вызвав на мостик своего помощника лейтенанта Михаила Саакяна, приказал ему руководить артиллерийским огнем катера. Саакян распределил так: командиру носового орудия Павлу Никитину стрелять по БДБ; у правого крупнокалиберного пулемета стал боцман Саковенин, у левого - минер Яков Кобец; кормовое орудие Панеша и оба пулемета должны были вести огонь по торпедным катерам. А рулевому Василию Иванову Флейшер приказал держать курс прямо на торпедный катер, находившийся в центре строя.
В ночной темноте катер 081 пошел на решительное сближение с семью кораблями противника. Комендоры держали в прицеле вражеские катера, ожидая приказания открыть огонь. Они помнили золотое правило: точность первого выстрела определяет успех всей стрельбы. Но Флейшер учитывал также и другое: нельзя медлить с наводкой и первым выстрелом. Кто первым откроет меткий огонь, тот и выиграл ночной бой!
Определив дистанцию, которая все время сокращалась, Саакян скомандовал:
- Огонь!
Полыхнула пламенем носовая пушка, яростно забили оба пулемета. Обе пушки и пулеметы били по быстро приближающимся кораблям противника.
Чеслер увидел, как головной торпедный катер, наверное флагманский, дал первую очередь. Сейчас же множество огненных трасс понеслось к сторожевику. Катер Флейшера, ведя огонь, шел на полном ходу, и первые всплески снарядов противника легли у него за кормой.
Расстояние стремительно сокращалось. Казалось, катер вот-вот врежется в строй кораблей противника. Но тут с оглушительным грохотом у самого борта разорвался снаряд. Правый мотор заглох, в отсеке вспыхнул пожар.
- Плохо, - сказал Чеслер, - но нам хода сбавлять нельзя! - И Флейшер приказал механику катера Догадайло тушить пожар и увеличить обороты двух оставшихся в строю моторов. [183]
Катер, беспрерывно ведя огонь из пушек и пулеметов, продолжал сближаться с кораблями противника.
Пулеметной очередью был ранен подносчик снарядов носовой пушки матрос Ракитин. Сидя на палубе с перебитыми ногами, он продолжал подавать снаряды. Раненный в ногу, упал у пулемета боцман Саковенин, но тут же поднялся и продолжал вести огонь. Немцы били длинными настильными очередями. С визгом проносились шквальные красные трассы, осколки рубили борт и надстройки. Всплески разрывов, как смерчи, вставали то с правого, то с левого борта, и скоро их водоворот, казалось, совсем захлестнул катер.
Раненые матросы не покидали боевых постов, словно приросли к пушкам и пулеметам.
Сквозь стену огня, сквозь непрерывный грохот катер Флейшера все ближе и ближе подходил к кораблям противника. Вот уже отчетливо виден задранный вверх нос торпедного катера и хлещущие буруны. Казалось, катера неизбежно столкнутся. Но на вражеском торпедном катере вспыхнуло пламя, и он, резко сбавив ход, отвернул.
Противник явно не ожидал столь дерзких действий советских моряков. Походный порядок катеров был нарушен, они отворачивали и выходили из строя.
- Ага! - сказал Чеслер. - Один уже горит. Победа будет за нами!
Это были его последние слова. Снаряд ударил в ходовую рубку, осколки полетели на мостик. Один из них попал в грудь старшему лейтенанту, пробив орден Красного Знамени. Без стона упал на палубу Чеслер. Свалился у штурвала рулевой Иванов. Горячим огнем обожгло левый бок Флейшеру. На палубе лежал тяжело раненный сигнальщик Павел Барков. А катер надо было удержать на курсе во что бы то ни стало, и Флейшер бросился к штурвалу.
- Боцман, на руль! - распорядился он.
Боцман Саковенин, услышав приказание командира, передал пулемет второму номеру и, еле двигаясь, направился к мостику. Стреляя из пулемета, он не чувствовал боли. Сейчас ему труден был каждый шаг. В ботинках хлюпала кровь. Не дойдя до мостика, Саковенин покачнулся и свалился на машинный раструб. Флейшер не мог видеть того, что происходило у входа на мостик. Зажимая рукой рану, он вел катер на прорыв. [484]
«Еще немного - и мы будем в непоражаемом пространство», - думал он, удерживая одной рукой штурвал.
В это время из моторного отсека вылез моторист старшина 2-й статьи Козлов. Он подбежал к боцману Саковенину и помог ему подняться на мостик.
Увидев распростертого Чеслера и думая, что он ранен, Козлов хотел приподнять его. Но тот был уже мертв.
Когда катер прорезал вражеский строй, снаряд снова разорвался у борта. Осколки зазвенели по палубе, разбили прожектор, и стекла полетели в лицо Саковенину, стоявшему у руля. Из рассеченного лба текла кровь, заливая глаза. Ничего не видя, Саковенин опустился на палубу. К нему снова подбежал Козлов, а Флейшер схватил штурвал.
Снаряды пробили борт у машинного отделения. Ход катера уменьшился, вышел из строя один мотор, за ним второй.
На баке упал, скошенный насмерть осколком, командир носового орудия Павел Никитин. Лежал, зажав в руках очередной снаряд, матрос Ракитин. Они сражались до последнего вздоха. Наводчик матрос Власов сам подносил снаряды, заряжал и стрелял. Флейшер с мостика увидел, как туда прибежал Саакян. Носовая пушка продолжала вести яростный огонь.
Флейшер вспомнил на миг, как перед началом боя комсорг катера Никитин подошел к нему и сказал: «Если я погибну в бою, считайте меня коммунистом». Сейчас лучший комендор дивизиона Павел Никитин лежал мертвым на своем посту у носовой пушки.
С левого борта загорелся еще один корабль фашистов, а катер Флейшера пересек кильватерный строй противника, и корабли разошлись. Позади оставалось два подбитых горящих немецких катера, а катер 081 уходил к таманским берегам. И в это время вышел из строя третий мотор. Катер 081 потерял ход, а где-то рядом - корабли противника.
- Дробь! - по привычке скомандовал Флейшер комендорам, хотя они и сами уже прекратили огонь, как только корабли противника остались за кормой.
Надо ввести в строй хотя бы один мотор, и побыстрей. Промедление здесь смерти подобно. И мотористы под руководством мичмана Догадайло приложили все умение и сноровку. В результате один из моторов чихнул и заработал. [185] Флейшер с облегчением вздохнул: работает мотор - есть движение корабля, возможность вновь маневрировать и, если надо, драться с противником.