Это те люди, которые восстанавливали и ремонтировали разбитые, разорванные снарядами и бомбами корабли. Иногда аварийные корабли своим ходом дотягивали до базы, иногда их приводили на буксире. Они держались на плаву только благодаря героическим усилиям экипажа. Так было с базовым тральщиком «Мина». С пробитым бомбою днищем и множеством пробоин «Мина» своим ходом дошла до Туапсе и, когда застопорили машины у пирса, начала тонуть. Так привели на буксире сторожевой катер 0111, рассеченный, как ножом, пополам. Только [202] гребные валы соединяли обе половины. А через несколько недель или месяцев эти корабли, сваренные и заклепанные, выкрашенные в свежий шаровый цвет, снова вышли в море. И делали все это слесари и сварщики, токари и плотники. Вот какие замечательные умельцы были в нашей плавучей мастерской «Металлист»! Возникла она на корпусах недостроенных кораблей в первые же дни переселения бригады на Кавказ. Возглавлял ее очень энергичный и сметливый инженер Капкин. Он был одним из тех удачливых и настойчивых людей, для которых нет неразрешимых технических задач. В нем сочетались богатые теоретические знания инженера с практическим опытом. В первые месяцы войны инженер Капкин сам плавал дивизионным механиком на сторожевых катерах, участвовал в уничтожении немецких магнитных мин.
Инженерную службу соединения возглавлял инженер-капитан 3 ранга В. А. Самарин.
Экипаж сторожевого катера 081 по призыву своего командира решил помочь рабочим и во что бы то ни стало сократить сроки ремонта и ввести катер в строй.
Экипаж катера 081 обратился с призывом к коллективу судоремонтных мастерских:
- Мы хотим быстрее уйти в бой! Отомстить за смерть Глухова! За погибших наших товарищей!
Ремонтники откликнулись на этот призыв. Береговая база помогала мастерским в своевременном изыскании и доставке материалов. Это наши «тыловые фронтовики» - называли их моряки ремонтирующихся кораблей.
Многие командиры сторожевых катеров надолго сохранили лучшие воспоминания о людях, которые «лечили» и вводили в строй их корабли, самоотверженная работа которых намного приблизила час победы.
Осенью и зимой 1943 года был особенно напряженный период в жизни нашего соединения: высадка десанта в Новороссийске, а затем на крымской земле у Эльтигена, где наши катера показали чудеса героизма, но понесли большие потери.
Наступил 1944 год. Все больше пустела наша мутная, беспокойная. Один за другим уходили корабли вниз по течению реки в море на новые освобождаемые базы. Тральщики и сторожевые катера уже швартовались в Новороссийске, в Геленджике, на Тамани, воевали в Керченском проливе и только изредка возвращались в [203] базу для ремонта. Походный штаб нашей бригады уже с сентября находился в Геленджике, а потом в Новороссийске.
Наконец с наступлением весенних дней 1944 года был решен окончательный переход всего нашего хозяйства - штаба бригады, плавучей мастерской и береговой базы - в Новороссийск, ближе к крымской земле. Надо было прощаться с тем, что обжито, а это, как всегда, было грустно.
Перед отходом кораблей на берегу собрались местные жители. Это были добрые, приветливые люди, приютившие нас на своей земле. На берегу среди зеленых лесов и заболоченных низин стояли деревянные дома на сваях, с широкими верандами, где хранились связки кукурузы и красного перца. Вспоминались вечера у очага: на железных цепях висит тяжелый котел, трещит огонь, пахнет вкусной мамалыгой, кислым столовым вином и крепкой чачей… Провожали нас и пожилые мингрелы в галифе и войлочных шляпах с широкими полями, и веселые босоногие ребятишки.
- Прощай, приятель!
- До новой встречи, кацо!
На сторожевом катере, куда я поднялся по зыбкой сходне, все выглядело как перед праздником. Матросы только что про лопатили деревянную палубу. Высыхая под лучами утреннего солнца, она желтела, а потом становилась белой, с рубцами черных смоляных пазов.
Хорошо на корабле после большой приборки! Мягко свисают чистые стираные обвесы на мостике, блестит надраенная медная рында. И все здесь; палуба и надстройки, мачта и крышка компаса - пахнет морем и дальними походами. Матросы строятся по авралу в чистых голландках с нашитыми на нагрудных карманах личными номерами.
Последний раз идем по течению реки. При выходе из устья реки в море на высокой мачте охраны рейда взвились веселые цветные флаги: «Желаем счастливого плавания!»
Прощай, река! Много и хороших и грустных воспоминаний останется о тебе. Не раз еще, проснувшись среди ночи, буду слышать отдаленный вой шакалов, шум и плеск бесконечных кавказских дождей, часто буду видеть во сне мутный, туманный рассвет над быстрой рекой и сторожевые катера, которые возвращаются после славной [204] победы с разбитым бортом и сгоревшим мостиком, с приспущенным флагом.
Все было за это время: и удачный штурм Новороссийска, и штормовые ночи у Эльтигена, похороны Глухова у Потийского маяка…
А сейчас впереди синее-синее море под яркими лучами солнца и прохладное дыхание утра.
Зеленеют берега Кавказа, в снежных шапках стоят высокие горы. Спокойно в открытом море, как будто и нет войны. У берега буксир тянет баржу, лента дыма стелется по воде. Идут они медленно, и мы обгоняем их и вот уже еле видим за кормой серую полоску дыма.
Высокое синее небо прозрачно и чисто. Лишь стороною над морем проходят два самолета. «Наши», - докладывает сигнальщик.
Мы идем вдоль Кавказского побережья, а в Крыму еще сидят отрезанные с суши, заблокированные с моря немцы. Мы идем по как будто спокойному морю, но акустики не снимают наушников: где-то, может быть поблизости, крадутся немецкие подводные лодки. С пушек и автоматов сняты чехлы, на палубе разложен боезапас, потому что в море бродят сторожевые и торпедные катера противника.
Проходили мы и мимо порта Туапсе, где остался навсегда затонувший от бомбежки наш минный заградитель «Николай Островский». Появился он у нас в соединении незадолго до начала войны. Корабль этот был необычной конструкции, приспособленный для приема и постановки якорных мин.
В первое же утро войны, когда еще не успели остыть стволы орудий, корабль отправился для приемки мин. Можно себе представить, сколько опасностей таило в себе судно, превращенное в огромный склад взрывчатки.
- Особый груз принимаем! - говорил комиссар И. П. Кулинич. - И обращаться с ним надо деликатно.
Рано утром 23 июня, когда солнце еще не поднялось над Сапун-горой, «Николай Островский» вышел в море. Сбрасывая свой груз в воду, он опоясал побережье у Главной базы густыми минными полями, оставив лишь скрытые фарватеры для своих судов. Ни один неприятельский корабль не мог безнаказанно подойти к Севастополю.
Много минных заграждений поставил «Николай Островский» не только у Севастополя, но и у Скадовска и в других местах. [205]
- Помню, - рассказывает Игнатенко, - как командир корабля капитан 2 ранга Михаил Иванович Фокин собрал к себе в каюту офицеров и сказал: «Трудную задачу поставило нам командование. Немцы захватили Евпаторию и пытаются использовать ее как морской порт для своих перевозок. Нам приказано «пересыпать» минами все подходы и фарватеры к Евпатории. Сделать это можно только в темное время суток». Ночная минная постановка, когда плохо видны берега и не работают маяки! Да, это была задача труднейшая. Только ювелирная прокладка штурмана Картавенко и четкая как часы работа двигателей механика Домковского обеспечили успех постановки.
Много еще славных дел числилось на боевом счету моряков «Николая Островского». В дни обороны Севастополя корабль доставлял военные грузы, вывозил раненых. В боях он получил повреждения и был поставлен на ремонт в порту Туапсе. Здесь при массированном налете вражеской авиации 23 марта 1942 года, героически отражая налет, минный заградитель погиб.
А офицеры и матросы, оставшиеся в живых, продолжали воевать на других кораблях и совершили много боевых дел, никогда не забывая, что они «островцы»…