По рукам.
Авенжер был поражен той легкости, с которой ему давались убийства, и тому, как уже дважды вышел из воды сухим. И каждый раз он извлекал из этого все новые и новые уроки. Во-первых, когда он убивал Вона Мастерсона, он многое узнал о важности мотива (или о его недостатке). Второе, что он усвоил, это осознание того, что для убийства ему не обязательно было иметь при себе оружие, такое как пистолет или нож. Конечно, ему была нужна удача, выверенный момент, не упущенная возможность, ко всему еще и терпение, чтобы дождаться подходящего случая. Когда ему было нужно совершить убийство во второй раз, то возможность представилась сама. Он даже не был до конца убежден, что в том убийстве была необходимость. Еще один урок состоял в том, что все время нужно было быть на стреме, в готовности и использовать наиблагоприятнейший из случаев, если их представилось несколько.
То, что произошло с дедушкой.
В тот субботний день он не собирался убивать своего дедушку. Конечно, он был вынужден проявлять осторожность, обходить его. Он боялся множества вопросов о пистолете. Один или два раза в неделю дедушка приходил в дом к Авенжеру и его матери, которая уже несколько лет страдала от одиночества. Отец Авенжера уехал из города (это было очень давно). Он не попрощался и даже не оставил записки. Мать долго не могла поверить, что такое может быть. Он исчез, оставив их и увлекшись какими-нибудь грязными играми, или был случайно убит. Она верила в то, что тот просто лишился памяти.
Она представляла себе (и Авенжер тоже), что он где-то бродит по свету, пытаясь найти свой дом. Его фотография стояла на телевизоре, и лицо отца периодически зажигалось в сознании Авенжера. Он искал отца каждый день, вглядываясь в лица всех проходящих мимо него по улице прохожих, но пока он его не нашел.
Когда к ним приходил дедушка, то он приносил с собой что-нибудь вкусное и цветы для матери. Ее он всегда называл «дочкой», хотя дочерью она ему не была. Они сидели и смотрели телевизор — любую «мыльную оперу», которая на тот час была в эфире. А затем, приглушив звук телевизора, они вдвоем сидели и слушали дедушкины рассказы о его службе в полиции, о разных приключениях, случавшихся с ним, когда он патрулировал улицы, и о Донни — об отце Авенжера, когда тот был еще маленьким.
— Не часто вижу тебя, Киид, — сказал дедушка, когда в последний раз побывал у них. Он часто называл его словом «Киид», протягивая «и».
— Я был занят, — сказал Авенжер, и его лицо начало наливаться краской. — Школа, и еще надо было помогать маме, — что было правдой. Авенжер всегда помогал матери. В течение дня он делал разную работу по дому, и напоминания ему для этого были не нужны, ходил за покупками, мыл посуду, окна. Те дни, когда приходил дедушка, он старался как можно меньше бывать дома. Он уходил, если знал, что тот придет, или по возможности не показывался на глаза.
— Ты делаешь так, что мне становится нехорошо, Киид. Куда-то все время исчезаешь, — будучи уже далеко не молодым, он на самом деле чувствовал себя неважно, осознавая, что в те давние дни он выглядел иначе, подтянутым и худым.
— Извини, дедушка, — сказал Авенжер. Он на самом деле сожалел о том, что все сложилось так, что дедушка стал его врагом, который в чем-то все время его подозревает.
— Он такой хороший мальчик, — сказала мать чуть ли не шепотом. — Он так мне помогает…
— Я знаю, Элла, знаю, — голос дедушки был мягким и добрым, но в глазах было нечто противоположное. Когда Авенжер смотрел ему в глаза, то они были живыми и проницательными, в них горели огоньки, они его изучали, сверлили насквозь. И Авенжер старался не встречаться с ним взглядом.
Когда спустя неделю Авенжер подошел к телефону и снял трубку, то дедушкин голос спросил:
— Привет, Киид. Что нового вытворил?
Что он имел в виду под словом «вытворил»?
— Все хорошо, деда, — ответил он ясным голосом, стараясь, чтобы все звучало как можно естественней.
— Слушай, это приглашение пройтись со своим старым дедом. Ты настолько занят все эти дни, что я посчитал правильным сделать тебе формальное приглашение. И как насчет следующей субботы?
Авенжер проглотил твердый комок, почувствовав, как кадык чуть ли не на части разрывает его горло.
— Ладно… — его мозг чуть не раскалился в поисках быстрого оправдания. В то же время он старался взвесить каждое его слово, оценить голос дедушки, найти скрытые секреты в его интонациях.
— Думаю, мы можем сходить в кино, на какой-нибудь хороший полицейский детектив, который выйдет на экран через неделю, — они оба любили фильмы про полицейских, с погонями, с переворачивающимися машинами, которые затем взрываются. — А потом мы заморим червячка, — он имел в виду: «Съедим гамбургер в «Макдональде»». — Что на это скажешь?
Что он мог сказать? Он согласился. Ему не нужно было проводить время со своим дедом, но кино было лучшим местом для них обоих.
Раз так обернулось, то они неплохо провели время в кино. Они хрустели попкорном и печеньем, сосали мятные драже и наслаждались происходящим на экране, в особенности долгими погонями по улицам, переполненных людьми, машинами и полицейскими, и по мостам, высоко подвешенным над водой.
Они оба объелись сладостями и тем, что продавалось в «Макдональде», но вместо того, чтобы распрощаться, они, не спеша, пошли в сторону дедушкиного дома.
— Посидим, поболтаем, — сказал дед, что для Авенжера сделало день облачным, хотя солнце обжигало щеки.
Квартира дедушки была маленькой и тесной. На Авенжера так давили стены, что ему каждый раз начинало не хватать воздуха. Социальное жилье для пожилых, кондоминиум, четырехкомнатная жилплощадь, хотя комнат было три: салон и кухня были объединены в одну комнату. Авенжеру нравился лишь балкон с его кованными чугунными перилами и зеленым плющом, поднимающимся с самой земли через все пять этажей. Оттуда открывался вид на весь город, и можно было видеть маленькие домики на отдаленных холмах. Иногда дедушка мог дать ему свой бинокль, и Авенжер разглядывал людей в окнах соседних домов или играющих на улице детей.
— Хочешь немного «Колы»?
Авенжер закачал головой:
— Нет, спасибо, дедушка.
— Печенье? У меня остался кусок торта.
— Во мне еще весь съеденный нами «Макдональд-с».
Ему почему-то хотелось домой. В глазах была резь, а голова раскалывалась на части.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил дедушка, изучая его глазами.
— Похоже, я перебрал с едой, — сказал Авенжер. Он боялся, что его вырвет. Ему было даже не тепло, а жарко.
— Надо выйти на свежий воздух, — сказал дедушка, и показал на дверь маленького балкона. — Будет лучше, если мы поговорим не здесь. Мы сядем и поговорим.
Но дедушка не сел. Он показал Авенжеру на черный стул с фальшивой пластиковой оковкой, а сам спиной прислонился к перилам. Он был спиною к городу. Его глаза были на Авенжере. И снова начались вопросы: о школе, об отметках, не стал ли лучше его почерк, о том, что он делает после уроков — примерно в таком ключе. Авенжер отвечал охотно, быстро проговаривая слова, углубляясь в детали, оттягивая время, делая все, чтобы вопросов было как можно меньше. Он чувствовал, что дедушка не очень то его слушал, его глаза стали будто стеклянными, сфокусировавшимися на чем-то вдалеке за спиной у Авенжера или он думал о чем-то еще.
Наконец старик отвернулся от Авенжра. Облокотившись на балконные перила, глядя на город сверху.
— Я хочу спросить у тебя нечто важное, Киид, — сказал он, несколько сдержанным голосом.
Он знал, что это будет за вопрос: «Не ты ли убил Вона Мастерсона?»
Вот, почему дедушка перестал смотреть ему в глаза, уподобившись районному прокурору в телевизионном детективе, который, отвернувшись от молчащего на трибуне убийцы, задавал вопросы присяжным, будто в этот момент сам город под ними был трибуной присяжных заседателей, а он — Авенжер, подсудимым.