Наигрывая простенькую мелодию, Даша пропела несколько строк.
— Ну как?
Борис пожал плечами, но тут же спохватился и сказал:
— Нормально… наверное.
— Теперь ты.
Поперебирав немного струны, Борис начал скорее даже не петь, а говорить вполголоса, подстраиваясь под звучание гитары:
Поезда бегут, поезда;
Серпантином кружат дороги;
Вновь за окнами — города,
Их осталось уже не много…
Мне осталось не много дней
И не много разлук осталось;
Всё заметнее, всё видней
Вековая моя усталость,
Вековая моя тоска,
Вековая моя тревога…
Я не знаю наверняка
Был ли Путь… но была — дорога.
Разорву свой непрочный сон;
Вспомню плеск воды на плотинке,
Да колоколов перезвон,
Голос Галича на пластинке…
Голос Галича был так тих,
Он звучал дождю в унисон;
Вспоминался забытый стих;
Не понятно: где — явь, где — сон…
Вспоминался минувший век…
— Как у вас там всё?.. Шито-крыто?..
Ты зачем живёшь, человек?..
Как у вас там теперь «элита»?..
Я вопросом застигнут врасплох;
Я не знаю, что мне ответить…
— Я, пожалуй, был слишком плох;
А пожить мне, вроде, не светит…
А «элита», — да что о ней?.. —
— Я подумал, что сам он знает. —
— По сей день с тех далёких дней,
Это — то, что всегда всплывает,
Всё всплывает и всё бурлит;
Ведь «элита» — псевдо-элита:
Нашумит всегда, намутит
И, действительно, всё «шито-крыто»;
И «попса» на ушах — лапшой,
А шансон — обветшал и сник,
И почти что не слышен Цой,
И Высоцкого хриплый крик;
Окуджава — давно затих
И не слышно почти Талькова;
Под пустой, под «попсовый» стих
Мы «живём» теперь — бестолково;
В «телеящиках» — чепуха:
Море пошлости и разврата…
Как легко, не боясь греха,
Мы прошли рубеж «невозврата»!..
Собеседник качал головой,
Удручённый моим ответом,
Долго сетовал как живой
И, сутулясь, ушёл с рассветом.
Мне хотелось пойти за ним,
Но накрыл с головой туман…
Что имеем — то не храним;
Получаем взамен — обман…
И душа — как кривой урод;
В ней — отчаяние и сомнение…
Раньше — был в России Народ;
А теперь в ней — лишь население.
Вовлекает самообман
В бесполезную кутерьму…
Поутру — бывает туман;
Днём и вечером — всё в дыму.
— Ужас — как мрачно, — заключила Даша, перестав подыгрывать. — А повеселее что-нибудь?
— «Весёлая покойницкая» Высоцкого подойдёт?
Даша засмеялась и отрицательно покачала головой.
— Тогда, может быть, Николай что-нибудь изобразит?
Николай потянулся было за гитарой, но, поморщившись, отказался:
— Рука болит.
— Ну извини, — сам виноват.
Теперь — за разговорами время летело быстро. Борис заметно повеселел; Дмитрий же — наоборот всё больше мрачнел.
— Что-то ты, Дима, какой-то невесёлый… Что случилось? — поинтересовался Борис.
— Чем ближе к дому, — тем больше сомневаюсь, что я там кому-нибудь нужен… А тебя кто-нибудь будет встречать?
— Не думаю… Я только приятелю одному сообщил, что приеду.
Дмитрий как-то виновато посмотрел на Бориса и хотел было что-то сказать; но Борис уже опустил взгляд и, старательно выводя мелодию, пропел:
…Кто меня там встретит, как меня там примут
И какие песни там теперь поют…
Дмитрий покачал головой и проговорил задумчиво:
— Напутал слегка… Вот приеду — буду несколько дней подряд сидеть у магнитофона, Высоцкого слушать.
***
На перроне было малолюдно. Покинув вагон, Борис поднял лицо навстречу мелкому осеннему дождю, будто хотел что-то разглядеть в, затянутом тучами, небе; потом осмотрелся и, проводив взглядом уходящий состав, медленно пошёл через железнодорожные пути. Он не сразу заметил, как из-под навеса автобусной остановки вышли трое и направились в его сторону.
— Постой, земляк!.. Закурить дай! — выкрикнул один.
“Начинается! — подумал Борис. — И почему все эти ублюдки уверены, что кто-то обязан их угощать сигаретами?!» Приняв чуть левее, он лишь отрицательно покачал головой, собираясь обойти попрошаек.
— Постой!.. Тебе, что сигареты жалко?! — продолжал тот же голос.
«Хреново ты внимание отвлекаешь», — размышлял Борис, уже заметив, как другой заходит сзади. Стараясь увеличить дистанцию, Борис отшагнул, одновременно слегка развернувшись; это — оказалось весьма своевременно: вписав в этот же разворот жёсткий блок, Борис выбил, направленный на него, нож; той же рукой нанёс восходящий удар, который, однако, получился слабым, поскольку Борису пришлось торопливо менять позицию, встречая сразу двоих. Закрываясь одним нападающим от другого, он развернулся на сто восемьдесят градусов и успел нанести несколько коротких ударов; однако обе руки его тут же оказались захваченными. Тем временем нападавший первым — поднялся, пощупал челюсть, осмотрелся в поисках ножа и, не найдя его, направился к Борису, расстёгивая на ходу куртку.