— Готовь людей. Выступаете, как обговаривали, через четыре часа.
Ему показалось или за стеклом мелькнул сгусток тьмы — силуэт наблюдателя? В любом случае, соглядатай уйдет ни с чем, доложит: отряд под началом бер᾿Гронов вступил в заброшенный город, о чем Зармис и говорил на совете.
В тесной комнате чадила чугунная печка. Единственное окно, расположенное почти под потолком — помещение находилось в полуподвале, — залепило снегом, и свет давала только тусклая лампа. Информатор Камачек ходил из угла в угол, сопел, обильно потел и протирал розовую лысину, пол выпачкал принесенной с улицы грязью. При виде Дамира с Зармисом грузный Камачек ссутулился и вроде как даже уменьшился, изобразил на лице благоговение, но глубоко посаженные магульи глаза смотрели алчно.
— Ну? — Дамир вскинул бровь, окатив продажного терианца презрением.
— Горан скоро будет на месте. Он уже, наверное, на месте, и нам нужно спешить! — бормотал Камачек, комкая шапку красными пальцами. — К вечеру должны прийти проводники и увести его в скалы. Ищи их потом!
Дамир и Зармис переглянулись.
— Я бы не советовал вам идти вдвоем, опасно! Вдруг там охраны человек двадцать, — лопотал Камачек. — И все головорезы ого-го! Возьмите ещё пару варханов!
Дамир без труда угадывал его мысли: «Поляжешь, начальник, кто мне выпишет обещанную землю? Что я, зря работаю, тоже ведь рискую! А мне семью кормить надо!» Насколько важен Горан, предатель даже не догадывался, и не знал, что Дамир всеми силами старается избежать огласки, дабы сведения о Забвении не просочились в другой клан или, ещё хуже, к тёмникам.
— Выполняй свою работу, — тон Дамира исключал возражения. — И не мешай мне делать мою. Жди нас здесь.
— Выдвигаемся, что ли? — Зармис скорее констатировал факт, чем спрашивал, Дамир кивнул.
Камачек остался ждать на площади, к схрону Дамир и Зармис подошли вдвоем: ни к чему терианцу сюда соваться.
Об этом подвале знали только самые близкие, Дамир использовал его как тайник — заброшенный дом на краю города, ни единого признака жизни.
На столе, в стеклянной банке, оплывала свеча. Огненные блики танцевали на стенах с пятнами плесени. Пахло гнилью и несвежим бельем, да и одежда, в которую собрался облачиться Дамир, выглядела как с помойки. Поношенный серый плащ с заплатками на локтях, мешковатые штаны, бесформенные войлочные боты. Мягкое железо, тонкий, но заметный доспех, придется снять и остаться беззащитным, практически голым.
Дамир может рисковать жизнью, но не Забвением.
«Кто бы подумал, — размышлял Дамир, отстёгивая кожаные наплечники, — что пеоны, жалкие трусы, создадут нечто, способное нарушить Великое Предопределение. Чем бы ни было Забвение, ему не место в лапах трясущихся псов».
А слухи ходили разные: «Забвение — воплощенный гнев Бурзбароса». «Забвение — великое избавление угнетенных». Забвение способно разрушить реальность, поработить кого угодно, просто стереть целый мир, изменить личность любого человека, даровать память и отнять ее… Предтечи умели делать оружие. А пеон Омний смог его воссоздать.
Напяливая застиранную до дыр рубаху, Дамир примерял на себя звание командера, мысленно рисовал на родовом гербу пометку — серебристое кольцо. Затягивая пояс, представлял себя в Ставке, на Ангулеме, а не здесь, на всеми забытой холодной и негостеприимной Териане. Старший брат, Максар Бер᾿Грон, сверкнет доблестью на Земле, а Дамир найдет себе применение и тут. Максар, конечно, станет бер᾿Ханом, возглавит берсеров, а Дамир будет его правой рукой.
Рядом пыхтел и ругался сквозь зубы Зармис — ему, франту, не по душе тряпье.
Они закончили одеваться одновременно. Дамир пристегнул к поясу пару ножен с короткими мечами для ближнего боя, приладил к предплечьям браслеты с выкидными лезвиями. Осталась последняя деталь — плащ, поношенный, как и у большинства повстанцев.
Зармис потянулся к разряднику, но Дамир перехватил его руку:
— Мы — мирные пеоны и не должны привлекать внимания. Терианский пёс обещал машину, там должно быть оружие.
— Мирные — так мирные… Как бы только пёс нас не покусал, брат. Ладно, идем уже. — Зармис накинул капюшон.
Младший. Ильмар, уже ждал братьев в центре Радужной площади. Раньше он был выше Дамира, но после того, как ему порядком укоротили простреленную ногу, Ильмар начал сутулиться, позвоночник его искривился, и братья сравнялись по росту. Женщины все равно любили Ильмара. Взять хотя бы последнюю его сожительницу, Агайру, — огонь, а не женщина. Высокая, яркая. Губы алые, волосы густые, черные, будто смоль, блестящие, словно зеркало. Дамир хотел её заполучить по праву старшего, но наткнулся на такое сопротивление и с её стороны, и со стороны Ильмара, что заподозрил брата в слабости, которую пеоны называют любовью, и отступил. Ни одна баба не стоит дружбы.