Е г о р о в. Нация культурная. У них ведь как: окурочка наземь не кинешь. Кинул - сейчас с тебя штраф, семь копеек.
Т а т а р о в. Во-во! "Положьте руку на стол. Пальчики раздвиньте". А я уж и боли не чую. Эх, заарканили, думаю, милого дружка... И до третьего еще не добрались, слышу - ведут. Вижу краешком глаза, кто-то еле ноги переставляет, а глаз поднять не смею... струсил, все во мне повяло. А потом ка-ак махану глазами-то, так сердце во мне...
Е г о р о в (с надеждой). Не он?
Татаров покосился на сумасшедшего, вдруг прекратившего свое нытье и раскачиванья. Все повернулись к нему лицом, - тот еще усерднее
возвращается к своему занятию.
О л ь г а. Неинтересно это, Татаров, право же, неинтересно.
Е г о р о в (резко). А по-моему, Ольга Ивановна, так очень даже завлекательно.
Молчание.
Т а т а р о в (разглядывая закутанные пальцы). Уж и мастеровиты были: все могли. Валенки тебе обсоюзить, конька взнуздать, танец на гармонии изобразить... Стрелять тоже умели. (Мечтательно.) Эх, в тихий бы, тихий вечер, когда цветики на ночь засыпают, встренуться мне с этим боровком у овражка, один на один. И не надо мне ничего, ни твоего вострого ножичка...
Е г о р о в. Та-ак. Еще чего тебе желательно?
Т а т а р о в (виновато). Тоже щец бы с капусткой напоследок похлебать.
Е г о р о в. Еще! Ты заказывай, не стесняйся.
Т а т а р о в. Посмотреть тоже охота, что там, на воле-то, делается.
Егоров поднял голову к окну.
Е г о р о в. Вот это можно. Сейчас узнаем, что на свете новенького. (Он составляет ящики один на один.)
С т а р и к. Тогда уж парнишку моего снарядим. Он полегше.
Е г о р о в. Не буди. Больно спит-то сладко.
С т а р и к. Ничего, он привышный у нас. (Тормоша мальчика.) Прокофий, Прокофий... полно на коньках-то кататься. Ишь нос обморозил совсем. Очкнись!
Мальчик протирает глаза.
А ну, полезай за новостями наверх. Мир просит.
Часовому не видно за выступом стены, как мальчик карабкается к окошку.
Старик снизу поддерживает это шаткое сооруженье.
П р о к о ф и й. Ух, снегу намело-о!
Е г о р о в. Ты дело гляди. Столбы-то стоят?
П р о к о ф и й. Не видать. Тут какой-то шут ноги греет.
В окно видно: рядом с неподвижным ружейным прикладом беззвучно топчутся
две иззябших немецких ноги в военных обмотках.
Пляши, пляши, подождем.
Он даже припевает: "У-уторвали от жилетки рукава, уторвали от жилетки
рукава..." Движенья ног и припев, к общему удовольствию, совпадают.
С т а р и к. Не озоруй, парень. Услышит.
Ноги наконец отошли.
П р о к о ф и й (удивленно). На качель похоже, дедушка.
Т а т а р о в (зло и негромко). Не туды смотришь. В небо выглянь: чье гудит-то... Наши аль ихние?
И тотчас же доносится отдаленная стрельба зениток.
П р о к о ф и й. Тоже спрашивает. Рази они по своим станут палить! (Старику.) А боле ничего, дедушка! Только воробьев массыя летает.
С т а р и к. Слезай, еще застрелит.
Мальчик спускается вовремя. Шаги на лестнице. Звон ключей. Татаров произносит мельком: "Это правильно, в тюрьме всегда должны ключи звенеть. Я в описаниях читал". Все, кроме сумасшедшего, уставились на дверь. Ольга
выглянула на лестницу.
О л ь г а. Спокойствие, товарищи, спокойствие. Кажется, Колесникова с допроса ведут.
Гремит засов. К о н в о й н ы е вводят Ф е д о р а. Кроме надорванного рукава, внешнего ущерба на нем не видно. Пиджак накинут на плечи, голова склонена набок. Прислонив его к стене и удостоверясь, что стоит прочно,
к о н в о й н ы е удаляются.
О л ь г а. Товарищи, помогите кто-нибудь довести его до койки.
Никто не смотрит на Федора. Ольга одна идет к нему.
Е г о р о в (вполголоса). Это он?
Т а т а р о в. Он.
Е г о р о в (иронически). Шибко изменился Андрей Петрович. Не признаешь!
О л ь г а (точно будя спящего). Андрей, Андрей... посмотри на меня. Это я, Ольга. Ну, что, что там было? Нам показалось, ты год там пропадал.
Ф е д о р (взглянув на сестру). Длинный... разговор был.
О л ь г а (не выдержав его взгляда). Пойдем, я уложу тебя.
В молчании Ольга отводит его на свое место у стены. Она помогла ему взвалить на койку отяжелевшие ноги и сама присела рядом. Вся камера
украдкой наблюдает за ними.
Лежи, теперь тебе надо отлежаться. А пока я зашью тебе пиджак.
Ф е д о р. Лишняя роскошь теперь, Ольга.
О л ь г а. Колесников всегда должен быть опрятен. Даже сегодня, даже там. Пусть никто не увидит: как это трудно... быть Колесниковым. Давай сюда пиджак. (Она снимает с себя жакетку и накрывает ему грудь.) Лежи. Так надо.
Е г о р о в (Татарову). Эй, герой... не видишь, что делается?
Т а т а р о в (быстро сдергивает с себя шинелишку и остается в одной кочегарской тельняшке). Накинь на него лучше душегрейку мою, Ольга Ивановна. Простудишься!
О л ь г а. Спасибо, Татаров. А сам?
Т а т а р о в. Я теплый. Об меня счас прикуривать можно, во! (Подойдя к койке.) Здорово, товарищ Колесников. Не признаешь дружка? А вместе за смертью-то рыскали.
О л ь г а. Оставь его, Татаров... потом! (Накрывая шинелью.) Хочешь пить? Можно достать снега.
Ф е д о р. Нет, мне хорошо. Я даже кашлять перестал. (Улыбнувшись.) Должно быть, выздоравливаю. Накрой меня с головой.
О л ь г а. Зачем?
Ф е д о р (подражая ей). Так надо.
Она исполняет его желанье.
О л ь г а (женщине). Вы помянули, что у вас иголка есть. Дайте... О, и с ниткой! (Она принимается за работу.)
Подошел Егоров.
Е г о р о в (глядя на ее проворные руки). Ты что-то путаешь нас, Ольга Ивановна. Колесникова я с малых лет знавал... и мать его и деда.
О л ь г а (понизив голос). Этот человек умрет сегодня первым.
Т а т а р о в (надменно). Что ж, это большая честь: умереть Колесниковым.
О л ь г а. Идите в угол, зовите других. Я подойду туда сейчас.
Ж е н щ и н а. Ступайте, Ольга, я сама зашью. Надо же что-нибудь делать, делать, делать...
Ольга передает ей работу. Люди собираются в углу под окном. Сумасшедший проявляет признаки беспокойства. Совещание началось. Часовой снова затянул
песню:
"Als ich zur Fahne fortgemust,
Hat sie noch einmal mich gekusst,
Mit Blumen meinen Hut geschmiickt
Und liebend mich ans Herz gedruckt"*.