Лукин Евгений , Лукина Любовь
Наши идут !
Л. и Е. Лукины
НАШИ ИДУТ!
Я все равно паду на той,
на той единственной, гражданской.
Булат Окуджава
Вот уже третий день шаталась вокруг города загадочная канонада, бухало то с юга, то с севера. Кто-то с кем-то, видать, выяснял отношения: то ли чечня с ОМОНом, то ли казаки с демократами.
Озаряя улыбкой мрачный уставленный столами полуподвальный коридор, Леня Возгривый устремлялся танцующей походкой от сослуживца к сослуживцу, присаживался на краешек, подмигивал заговорщически.
-- Наши идут!-- радостно сообщал он вполголоса.-- Либералы!
У сослуживцев менялись лица. Некоторые тут же извлекали подрагивающими пальцами коробочки с драгоценными чинариками и предлагали закурить.
-- Хватит! Сколько можно!-- блестя глазами, излагал Леня в то время, как сотрудник торопливо высекал искру и раздувал трут.- Накушались мы этого четверовластия! Будя!..
Прикуривая, он зловеще взглянул на окованную жестью дверь, за которой когда-то, до сдачи остальных этажей в аренду, хранился пожарный инвентарь. Взглянул -- и поперхнулся. Дверь была приоткрыта, и в проеме маячила массивная фигура директора. Грозно сводя брови, шеф смотрел на Леню.
-- А ну-ка зайди,-- сказал он негромко и, грузно повернувшись, скрылся в кабинете.
Почувствовав себя крайне неуютно, Леня погасил окурок и, спрятав его за подкладку, прошел в тесноватое помещение с единственным зарешеченным окном.
-- Чего панику сеешь?-- хмуро спросил директор.-- Какие еще, к лешему, либералы?
-- Какие-какие!-- нагловато ответил Леня.-- Левые!
Директор засопел.
-- Еще раз рот откроешь,-- предупредил он,-- компенсации лишу!
За горизонтом ухнуло, и это придало Лене силы.
-- Не имеете права!-- сказал он.
-- А вот имею!-- тихонько рявкнул директор и еще тише хлопнул ладонью по столу.-- Установка пришла: либералам (особенно левым) компенсацию можно не платить!
-- Так какой же я либерал?-- закричал Леня.
-- А чего ж тогда говоришь: наши идут?
-- Ну... наши либералы, местные...-- пояснил перетрусивший Леня.
-- А ну пошел отсюда!-- багровея, прохрипел директор -- и Леня пошел.
-- У, гад!-- шмыгнув носом, проговорил он уже в коридоре.-Аппар-ратчик! Демократ недорезанный! Ну ничего... Недолго осталось...
И он чутко повел алым оттопыренным ухом. Канонада, насколько можно было судить, уползала, ворча, к юго-востоку...
Директор же стоял, насупившись, перед зарешеченным, наполовину утопленным в грунт окном и тоже слушал канонаду. Может, и впрямь либералы?.. Знать бы хоть, что они сейчас из себя представляют...
Он подошел к телефону и набрал номер.
-- С мэром соедините,-- сквозь зубы потребовал он.-- Что значит -- с которым? От христианских демократов, разумеется... Ефим? Слушай, что там за пальба вокруг города?.. Какой, к черту, охотничий сезон? Ты кому голову морочишь!.. Да нет же, клянусь, никому ничего...-- Он замолчал, мрачнея, затем сдавленно переспросил: -- Даже так?.. Н-ну ладно...
Сильно постаревший за время разговора, он повесил трубку и, постояв в тяжком раздумье, заглянул за фанерную перегородку, где сидела секретарша с жадно раскрытыми глазами.
-- Кажется, мост взрывать будем...-- сипло сообщил ей директор.
Та ахнула.
-- А кто хоть наступает-то?
-- А бог их знает,-- буркнул директор.-- То ли сексуальные меньшинства шалят, то ли младоленинцы с юга прорываются...
Секретарша схватилась за побледневшие щеки. О вооруженных формированиях сексуальных меньшинств в городе ходили самые черные слухи. Шепотом рассказывали о том, какие зверства творят они в захваченных населенных пунктах, не щадя даже домашних животных...
Близкую к истерике секретаршу пришлось долго успокаивать. Но если бы директор бросил ее и выглянул на минуту в коридор, он бы обнаружил, что сотрудник Леонид Возгривый вновь злостно нарушает последнее постановление о непропаганде.
-- Придут...-- взахлеб говорил Леня, совершая странные движения руками, -- он как бы потрясал перед сослуживцами невидимым арбузом.-- Сахир -- ложками жрать будем! Какаву -горстями! Спирту...-- Леня зажмурился.-- Залейся!..
На лицах сослуживцев все сильнее проступало выражение покорности судьбе и сильнейшей тоски по чему-то навеки утраченному.
А либералу Лене уже мало было этой аудитории. Канонада звала на площадь. Взбежав по лестнице в забаррикадированный вестибюль, Леня выскользнул на улицу и увидел на той стороне огромную угрюмую очередь, уходящую за угол -- к чему-то отсюда не видимому.
Ветер перекатывал по мостовой большую семисотрублевую купюру. Леня пнул в восторге бумажку с ненавистной символикой и побежал к людям.
-- Господа!-- петушиным голосом возгласил он.-- Ура, господа! Наши идут!
Очередь зашевелилась, заворчала.
-- А толку-то?-- буркнул кто-то.
-- Смотри, господ нашел!-- подхватил пронзительный старушечий голос.-- Этому толк при всех властях будет! Ишь, морду наел!
-- А по морде его!-- радостно предложили в очереди.
Кто-то выскочил из людской гущи и погнался за Леней. Они пролетели, как ошпаренные, пару кварталов, потом Леня свернул в знакомую арку, где легко сбил погоню со следа. Отдышавшись, вышел в другую улицу (совсем рядом с домом) и с восторгом обнаружил, что канонада придвинулась почти вплотную, что бой гремит уже чуть ли не в соседнем квартале.