Окончила я ту эмигрантскую школу. А в 23-м году мы двинулись в Прагу, потому что чешское правительство тогда чрезвычайно щедро помогало русским эмигрантам. По-видимому, это связано с мятежом чехословацкого корпуса в Сибири. Чехи как бы предали Колчака и хотели себя как-то реабилитировать.
-- Получилось?
-- Это получилось замечательно. Пятнадцать лет они помогали русским эмигрантам! Давали субсидии, одежду, бесплатное обучение -- и в школах, и в университете. И жили мы там неплохо. Колония была огромная русская. Приехало много из Белой армии людей, которые жили в Болгарии.
-- И вы простили чехов? За старое предательство?
-- Мы как-то не думали об этом -- но, пожалуй, да... Там мы жили спокойно и хорошо.
Потом я вышла замуж... Я была два раза замужем. Я развелась с первым моим мужем, чтобы выйти за второго мужа. Оба они русские, офицеры. Были при Деникине. Первый -- Петр Михалыч Скуляри. Он из Крыма, греческого происхождения. Второй мой муж -- Сикорский, Всеволод Вячеславович, с которым я познакомилась в Праге.
-- Где они были на Гражданской войне?
-- Когда была Гражданская война... Скуляри был капитан, что ли? Он был, как это называется, при бронепоездах... Сикорский был штабс-капитан, в артиллерии. Когда они начали отступать и Красная Армия их победила, они все выехали. И Деникин тоже выехал, он потом умер в Англии.
И первый мой муж, и Сикорский -- оба учились в университете в Праге. Первый муж был физик. А Сикорский кончил там русский юридический факультет. После окончания он работал кассиром в эмигрантской кооперативной лавке.
Собственно, я там его первый раз и увидела. Я пришла с сестрой и нашей гувернанткой Евгенией Константиновной, которая всю жизнь с нами жила и умерла в моей семье, и обратила внимание -- какой красивый человек! Но тут же забыла об этом.
-- Увидели красавца и забыли; но потом! Вы встретили его опять...
-- Да. Встретились мы в дешевом русском ресторане "Огонек". Туда все русские ходили. Что дальше? Дальше развод, новая семья.
-- Он не работал юристом -- почему?
-- Это было ошибкой, это была идея несколько легкомысленная. Дело в том, что он учился в русском университете, там учили старые русские законы -- и когда закончил учебу, это все было никому не нужно...
-- То есть это было общее мнение, что через пару лет большевики кончатся, в стране наведут порядок и весь свод законов Российской империи восстановится? Что все вернутся домой и заживут прежней жизнью?
-- В том-то и дело... Мы долго так считали.
-- А когда вы догадались, что большевики -- это всерьез и надолго?
-- После Второй мировой войны: она кончилась, а ничего же не изменилось... И сейчас большевики там в огромном количестве -- в парламенте. Что будет? Неизвестно... С моноклем он был вылитый Золя
-- А потом как вы жили?
-- Я училась на философском, но учила не философию, а славянские литературы, в том числе и русскую. И кончила там. Получила докторскую степень, как все там получали. Работала сперва продавщицей, было страшно, я безумно боялась просчитаться. А после в университетской библиотеке в Праге. Потом нашлось место в библиотеке ООН здесь, в Женеве, -- я говорю на пять языках, это им понравилось, -- и мы сюда переехали. В каком году? В 40-м? Нет, в 39-м.
А муж не работал, сидел с сыном. У нас один сын, Владимир. Он по профессии переводчик... Как сказать simultanee? Синхронный? Он уже не служит, но его вызывают, когда кто-нибудь важный приезжает. Вот, видите, он на фото с Горбачевым. Жена моего сына -- она не русская, еврейка, родившаяся в Александрии. Так что она по-русски не говорит. Два внука... Старший вот хочет жениться, его невеста русская. Она родилась в России, и он надеется у нее выучиться русскому языку.
-- Вы тогда уехали в Женеву, а ваш брат -- в Америку, и вы долго не виделись...
-- Да, 23 года. Мы переписывались. Моя переписка издана! -- говорит она ровным гордым голосом. -- Вон его книги -- они все у меня стоят.
Они приехали в Европу, остановились в гостинице, и сразу я к ним кинулась. Потом мы стали видеться каждую неделю, я ездила к нему. Когда он приехал, мой муж умер. А сын был взрослый. Так что у меня было много времени...
Когда его жена уехала в Америку на какое-то время, я просто переехала к брату. Мы много разговаривали! Он был чудный рассказчик. И шутник невероятный! Шутка была для него очень важная вещь, он проделывал всякие шутки со мной.
-- Ну вот какие?
-- Один раз я приехала к нему, прихожу в их квартиру в отеле, и он мне говорит: "Пожалуйста, не ходи туда, в следующую комнату!" (У них было там три комнаты.) Конечно, я поняла, что должна туда пойти. Так что же там было? Занавески на окне висели, а под занавеской торчали две дамские туфли. Это были, конечно, туфли его жены. Но он хотел показать, что будто у него там какая-то дама... Я засмеялась!
Он и в магазинах шутил ужасно. У него было пенсне, он к нему приделал длинный шнур. И в магазинах спрашивал продавцов: "Вы не находите, что я очень похож на Золя?". Это тут, в Монтре! Что продавцы отвечали? Откуда ж они могут знать, кто такой Золя. Лолита списана с сестры писателя?
-- Я думаю, что знала его больше, чем кто-то может представить себе. Как хорошо я его знала!
-- С какого приблизительно возраста вы его помните хорошо, отчетливо?
-- Ему было лет 14, а мне, значит, 8.
-- Какой он был тогда?
-- Очень красивый молодой человек, очень такой элегантный. Когда ему было лет 15, у него был этот замечательный роман с девушкой... Я ее видела один раз издали, когда она шла с моим братом. Она была красивая, да. Знаете, недавно ее дочь, дочь той девушки, нашлась и прислала мне подарок!
Елена Владимировна показывает мне шкатулку с лаковой картинкой "Грачи прилетели". Там написано -- "От дочери и внучки Валентины (Люси) Шульгиной". Люся -- это была ее кличка.
-- Вы с братом были дружны?
-- Мы были страшно дружны! Правда, когда мы жили в Петербурге, на Морской, -- мы почти никогда не общались! Жили на разных этажах и виделись только за завтраком и обедом. Больше виделись, когда приезжали в Выру, в имение. Мы подружились страшно, когда оказались в Крыму, мне было 13 лет, а ему 19. Мы часами были вместе... Он меня научил...
Наступила пауза. Она вспоминала то лето, -- а поди вспомни, когда уж 80 лет прошло. Пока она молчала, я вдруг придумал престранную мысль... Я в эту паузу был ударен мыслью про Лолиту! При чем тут это? При том, что Елена была тогда страшно симпатичной и привлекательной нимфеткой -- иначе, подумайте, с какой бы стати взрослый юноша стал возиться с такой пигалицей? Это единственно возможное оправдание... Но она-то была недоступной! Совершенно так же, как несовершеннолетняя Лолита, и даже еще больше -- будучи родной сестрой. Не буду вам вслед за Набоковым еще раз повторять писательские слова про то, что сюжет он взял из головы и только из нее одной. Но откуда это взялось в голове?
Я представляю себе, причем с необычайной, автоматической легкостью, как это видение измучивает его. Видение девочки, которая смотрит на него влюбленными глазами (какими же еще она могла смотреть на старшего брата, красота которого ей помнится и через 80 лет?), -- но никогда, ни-ког-да не будет ему принадлежать? Или будет, -- это я про набоковский роман "Ада", списывающий плотскую любовь брата и сестры.
И вот через 80 лет мадам Сикорская, 92-х лет, продолжает:
-- Научил меня... огромному количеству вещей. Он ведь был специалист по бабочкам! И меня он научил различать бабочек. Он меня пытался научить рисовать, он сам чудно рисовал, великолепно. Его учил Добужинский! Он мог бы быть художником, если б хотел. Он познакомил меня со стихосложением -- по системе Андрея Белого. Как бы вам объяснить, что это такое... Составляется схема по ударениям в стихе, понимаете, и потом это соединяется, и чем сложнее схема, тем сложнее стихотворение.